Мне же хотелось, чтобы у него появилось такое желание. Я быстро шла вперед, не думая, куда иду, пробираясь сквозь все увеличивающуюся толпу прохожих, многие уже закончили работу, они хотели еще успеть что-то приглядеть, что-то купить и в спешке неслись от магазина к магазину, растерянно рыская глазами. Потом я оказалась на менее оживленных улицах, зато увеличился поток торопливо мчащихся мимо меня машин. Внезапно я остановилась возле скопления людей, прохожие образовывали полукруг вокруг чего-то, чего я не видела. Кто-то играл на гитаре, издалека слышался звук полицейской сирены. Я попыталась пробраться вперед, осторожно действуя локтями. Перед большим импозантным зданием — позже выяснилось, что это немецкое посольство, — прямо на холодной земле, ничего не подстелив для защиты от холода, сидели парень и девушка. Я не сразу поняла, почему они сидят здесь, неподвижные, застывшие, в подчеркнуто беспомощной позе. Потом я заметила цепи, которыми они обмотали себя с головы до пят. Между ними виднелся деревянный щит с грязным плакатом. «Протест» — было написано на нем ядовито-красной краской, а ниже — «против решения немецкого бундестага о довооружении», а еще ниже — «Уничтожайте новое оружие». Какой-то бородач, прислонившись к стене, наигрывал песни Боба Дилана. Когда полицейские пробирались сквозь толпу, он начал петь.
— Они сами себя приковали, — закричала одна женщина полицейским. — Сами приковали, — говорила она несколько раз и расхохоталась.
Полицейские — их было четверо — подбежали к парню и девушке и попытались сорвать с них цепи. Оба бешено сопротивлялись. Гитарист продолжал играть и напевать дальше.
Я до сих пор не знаю, что подтолкнуло меня тогда. Я вдруг бросилась к полицейским и закричала:
— Оставьте их, они должны освободиться сами.
— Спокойно, — сказал один из них и, крепко схватив меня за запястье, оттеснил назад.
Я снова, спотыкаясь, рванулась вперед, мне удалось ухватиться за мундир, я держала его, крича:
— Оставьте их, они должны сделать это сами, — я все кричала и кричала.
Люди вокруг меня начали в грубых выражениях сомневаться, в себе ли я, кто-то заломил мне руки за спину, чей-то голос произнес:
— Возьмите и ее с собой, она с ними заодно.
Полицейский, который все еще вдавливал мне руки в спину, грубо оттащил меня в сторону и потребовал:
— Покажи-ка свои документы.
— Я их не взяла с собой, — сказала я, ожидая, что сейчас он отпустит меня.
Но меня вместе с парнем и девушкой, с которых за это время сорвали цепи, а также гитариста, запихнули в машину. Все происходящее казалось мне сном, хотя гитарист продолжал бренчать на своем инструменте. Парень и девушка, смеясь, беседовали друг с другом, делали вид, что не замечают меня, они не хотели общаться со мной, не испытывали по отношению ко мне чувства солидарности. Я предельно ясно поняла это, и мои иллюзии исчезли.
В комиссариате ко мне продолжали обращаться на «ты», а когда я заявила, что мой муж — адвокат, мне стали смеяться прямо в лицо. Полицейский, стоявший ко мне ближе всех, хохотал больше других, маленькая капелька его слюны попала мне на подбородок и медленно ползла по нему вниз. Парень, девушка и гитарист уже давно предъявили свои документы, через четверть часа им сказали, что они могут отправляться восвояси. Перед уходом они еще успели довольно злорадно поглядеть на меня. Потом пришел важный чиновник, и я попросила у него разрешения позвонить мужу. Конрада не было дома. Стали составлять протокол, я не знала, что говорить.