Сначала Венцель не обратил внимания на незнакомку. Она сидела рядом с еще не переодевшимся Руди за одним из длинных столов, вместе с другими посетителями. Лишь подойдя ближе, Венцель заметил, что в отличие от поселковых жительниц, нарядившихся в вязаные костюмы, темные юбки и блузки с рюшами, она была одета в простые свитер и джинсы. Она выделялась и своими прямыми волосами, и узким лицом, и манерой класть руки на стол. Инстинктивно Венцель почувствовал, что она не принадлежит к их кругу. Когда он подошел к ней и Руди, тот вскочил так поспешно, что чуть не опрокинул стол.
— Это мой отец, — сказал он с заметно порозовевшим лицом, и добавил:
— Это Кристина.
Она подала Венцелю руку, беззаботно улыбаясь, сказала:
— Добрый вечер. Здесь еще есть место для вас, — но когда Венцель сел, продолжала стоять.
Причиной этого был Бенедикт, который подошел к ней и, ничего не говоря, даже не поздоровавшись, уставился на нее. Она тоже ничего не говорила, и это Противо-стояние и Противо-борство взглядов, и Без-словность длились необычайно долго. Эти секунды были наполнены мучительным напряжением, пока Кристина не сняла его, сказав:
— Добрый вечер, Бенедикт, — а он с глухим голосом не ответил ей:
— Добрый вечер, фрау Гойценбах.
«Так она замужем», — подумал Венцель, но это заключение не уменьшило растущего недоверия и враждебности к незваной гостье.
Потом они, с трудом преодолевая возникшее напряжение, разговаривали о разных вещах; наконец, Руди объявил, что сейчас начнется его большое сольное выступление, и исчез. Присутствующих детей выстроили у входа. Они обменивались тумаками, хихикали и ухмылялись. Председатель Сберегательного союза, сухопарый бухгалтер на пенсии, произнес короткую приветственную речь, ее содержание год от года оставалось прежним, но этого никто не замечал. В конце он призвал всех к полной тишине. От его напряженного внимания не укрылось, что по темной дороге поселка приближается Николо с большим мешком, чтобы вручить подарки всем послушным детям. Дверь открылась, и одетая в белое фигура с белой бородой, в митре епископа протиснулась внутрь. Маленькие дети, теснясь, отступили назад, те, что постарше, не двигались с места. Пришедший приветствовал присутствующих старательно измененным голосом. Он прилагал огромные усилия, чтобы казаться степенным и внушительным, семенил, чтобы скрыть темно-синие джинсы под белыми платками, скрепленными булавками. Однако это не принесло желанного успеха, потому что два первоклассника внезапно бросились вперед и попытались стянуть с него платки и сделанное из креповой бумаги облачение католического священника, сопротивляясь, он позолоченным епископским жезлом нанес им пару хорошо рассчитанных ударов. Оба первоклассника громко закричали: «Руди, Руди», их поначалу робко поддержали младшие, в конце концов все стали всё быстрее скандировать это имя; высокие тонкие голоса срывались, сзади раздавались увещевания родителей, но их никто не слушал. Впрочем, взрослые ожидали, что все произойдет именно так, поэтому ничему не удивлялись. Дети окружили разоблаченного Николо, их было никак не угомонить, они без конца теребили его одежду, пока он наконец не вырвался от них. Председатель пригрозил, что при таком неподобающем поведении о раздаче подарков нечего и думать. Теперь дети снова выстроились как положено. Руди начал доставать подарки из мешка. Они были завернуты в красную шелковую бумагу, перевязаны красными лентами. На каждый пакет с подарком была наклеена картинка с дружелюбно ухмыляющейся рожицей чертенка. Сберегательный союз постарался на славу. Руди знал каждого ребенка по имени, находил специально для него несколько наставляющих слов. Никто из детей уже не смеялся. С разгоряченными лицами они возвращались к сиявшим от умиления родителям. После раздачи подарков уже появившийся аккордеонист заиграл, как это бывало каждый год, песню: «Весело, весело, тра-ля-ля-ля, в вечер Николо бывает нам всегда». Все стали подпевать, даже Венцель. Не пели только Бенедикт и Кристина.