Некоторое время он стоял там, даже не делая попытки выглянуть на улицу, потом возвратился назад к доктору Вильду и снова уселся в кресло.
— Теперь мне все ясно, — сказал он. — Помнится, она говорила мне что-то о наследниках Клары. Таким образом она, очевидно, пыталась спровоцировать меня. Я на это не поддался. А вы, вы признались в существовании Клариной дочери?
— Пришлось, — ответил доктор Вильд, чуть помедлив. — Это подтверждалось документом.
— Ах вот как, понимаю. Вы имеете в виду дело о наследовании.
— Откуда вы знаете? — удивленно спросил доктор Вильд.
— Я ничего не знаю, — ответил Юлиус Лётц. — Я лишь предположил самое вероятное. Какое странное стечение обстоятельств. Я составляю завещание в пользу Кристины и узнаю, что она занимается наследством, оставшимся после Клары Вассарей. Вы что-нибудь сообщили ей о Барбаре?
— Конечно, нет. Да и что я мог бы ей сказать?
— Да, — сказал Юлиус Лётц, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — О Барбаре мы знаем немного. А о существовании Бенедикта Кристина даже и подозревать не может.
— Да, я тоже совершенно исключаю такую возможность, — кивнув, ответил доктор Вильд. — Ну что ж, мне пора, — продолжал он. — Как я понимаю, вы тоже не можете объяснить поведение Кристины. Я, вероятно, огорчил вас своим рассказом.
— Да что вы, — ответил Юлиус Лётц, — в голове молодой, ничем не занятой женщины происходят вещи, не поддающиеся объяснению. Давайте воспринимать это так. Кстати, Конрад сказал вам, что он — новый юрисконсульт опекуна Бенедикта? Опекун и понятия не имел о дальнем родстве, а Конрад не подозревал о том, что новый клиент является опекуном Бенедикта. Когда все выяснилось, опекун не захотел отказываться от услуг Конрада, тот очень расстроен из-за этой истории. Он даже просил совета у нашего семейства, чего раньше никогда не бывало.
— Я слышал об этом, — сказал доктор Вильд.
— В конечном счете все проблемы в жизни создают женщины, — заявил Юлиус Лётц. — Это прекрасно, не правда ли?
Доктор Вильд не стал развивать эту тему.
Елена Лётц уже несколько часов собирала чемодан. Когда сестра Элла потребовала от нее ненадолго взять на себя заботу о Юлиусе, она впала в состояние панического смятения. Елена еще никогда ни за кем не ухаживала и уж тем более за существом мужского пола. Более пятидесяти лет назад она покинула родительский дом и с тех пор всегда, за исключением одного-единственного случая, жила одна. Теперь ей предстояло постоянно находиться рядом с Юлиусом, заботиться о нем, нести ответственность за его здоровье; укладывая и снова выкладывая вещи, лихорадочно отмечая что-то на листке бумаги и тут же исправляя записи, перемежая все это такими возгласами: «нет, не могу», «не могу», Елена думала о том, что, собственно, сама во всем виновата. Ведь она снова, в который уж раз, не решилась противоречить напористой Элле. Елене было уже за семьдесят, но каждый раз, когда сестра что-то требовала от нее, она покорялась, хотела того или нет.
— Ничего не поделаешь, — громко сказала Елена и стала обреченно размышлять, что делать с открытым пакетом молока в холодильнике.
Она регулярно навещала Юлиуса во время его болезни, делая это с удовольствием. Елена любила брата. Больше, чем Эллу, которую боялась. Правда, он всегда обращался с ней, как с младшей, чуть свысока, но она всегда чувствовала, что он привязан к ней. В тот день, когда она принесла домой диплом учительницы стенографии, он с удовлетворением констатировал: эта девушка кое на что годна.
— Только не принимай этого слишком всерьез, — сказал он, — в жизни есть и другие вещи.
Она приняла это всерьез. И в представлении родителей профессия учительницы была достойным занятием, не унижавшим достоинство девушки из бюргерского дома. Елена была красивей Эллы, среднего роста, грациозная, с каштановыми волосами и округлым личиком, пугливое, вопросительное выражение которого даже красило ее в молодости. Но вот ей исполнилось тридцать, а мужчина, способный лишить девушку страхов и ответить на ее вопросы, все не появлялся, тогда-то Юлиус, осторожно приподняв ее за подбородок, спросил озабоченно: «Не создана для любви?» Потом она сама задавала себе этот вопрос в течение многих одиноких лет и ответила на него утвердительно, лишь когда ей исполнилось шестьдесят и она ушла на пенсию. Тихо сожалея, что окончательно утрачена надежда, в которой она сама себе не хотела признаться.
Елена перелила молоко в стакан и с отвращением выпила. Молоко не должно было испортиться. Потом она наконец решилась закрыть чемодан. Она подняла его, он был довольно тяжелым. Она не собиралась брать такси, это слишком дорогое удовольствие, да и водители могли оказаться переодетыми преступниками, может быть, даже похитителями. Она отправится на трамвае и приедет к Юлиусу с большим опозданием. Но никто и не ожидал от нее пунктуальности. Елена Лётц поволокла чемодан вниз по лестнице, ей, как и ее брату и сестре, было не занимать упорства и силы. Только в другой форме.