Кузина Клара… Четыре года назад Элла рассказывала о свадьбе Клары, с тех пор Елена Лётц почти ничего о ней не слышала. Откуда-то стало известно, что Юлиус во время отпуска случайно встретился в Каунсберге с Кларой и ее мужем Виктором. Когда Елена однажды спросила об этом брата, тот, обычно такой разговорчивый, проявил непонятную сдержанность, и Елена оставила эту тему. Иногда через дальних родственников доходили слухи о Вассареях. Клару Вассарей видели на проводившемся вновь оперном балу, чрезвычайном событии в жизни общества. Ее муж Виктор был упомянут в прессе как член австрийской торговой делегации, заключившей важные соглашения в Италии. На открытие выставки английской графики в помещениях Хагенского союза супруги прибыли вместе с федеральным министром образования. Фотографией Клары из известного «Atelier d’Ora», в пальто, отороченном опоссумом, можно было полюбоваться в февральском номере журнала «Мир элегантности». Но все это касалось внешней стороны дела, о личной жизни Клары родственники, вращавшиеся в других кругах, ничего не знали.
«Я не могу пойти туда к ним, — думала Елена, — я же не подхожу к их обществу и не смогу как надо вести себя. И подходящей одежды у меня нет, к тому же я не видела кузину Клару с детства. А что об этом скажут Элла и Отто? Я напишу вежливый ответ. Спасибо, к сожалению, это невозможно, я перегружена уроками. Напишу прямо сейчас, тогда нельзя будет передумать».
Подходящей бумаги для письма не нашлось. Елена стала сочинять письмо в старой школьной тетради. Она много раз переделывала его. Последний вариант переписала на лист канцелярской бумаги. Часа через два еще раз перечитала письмо и нашла его ужасным. Решила, что завтра напишет его заново.
Вечером забежал брат Юлиус с лишним билетом в кино.
— Она что, отказалась? — спросила Елена.
Задав этот вопрос, она покраснела, Юлиус тут же признался, что она права, и объяснил, что у него не было времени, чтобы пригласить кого-нибудь другого. Они посмотрели непритязательный фильм с чудесной музыкой, потом посидели в летнем кафе. Елена все время пыталась выбросить из головы письмо Виктора Вассарея, которое доставило ей столько забот. Незадолго до ухода она все же рассказала о нем Юлиусу. Тот повел себя странно. Некоторое время он молчал, казался задумчивым и почему-то даже растроганным. Наконец сказал:
— Конечно, ты пойдешь к Кларе. Это для тебя единственная возможность изменить привычное, скучное существование. Клара тебе понравится. Но ни слова Элле и Отто.
Елена обещала. Ее письмо с согласием было написано на добротной пергаментной бумаге и выглядело солидно.
Елена потрогала узел волос, заколотый на затылке так, чтобы волосы не касались белого воротника блузки. Она все еще не могла решиться сделать короткую стрижку, потому что тогда пришлось бы постоянно ходить в парикмахерскую. Осмотрела свой наряд. Коричневый костюм, слишком теплый для такого дня, был явно лучшей ее вещью. Чулки из искусственного шелка выглядели немного темноватыми, слишком сильно контрастируя со светлыми туфлями. Матовая черная сумка тоже вряд ли представляла собой идеальное дополнение к наряду, даже когда Елена держала ее не за кожаную ручку, а на светский манер зажимала ее под мышкой. Елена провела языком по сухим губам. Ей не придется ждать долго, ее шаги по деревянному коридору наверняка уже были услышаны. Слегка вздохнув, она расправила плечи и покрепче взялась за бечевочную петлю маленького пакета, в котором находились три тома книги «Немецкая стенография» и тетрадь упражнений. Потом нажала на кнопку звонка.
Тщедушную, маленькую девушку, открывшую ей дверь, Елена Лётц часто вспоминала потом. Тогда в Вене жило бесчисленное множество служанок, имевших чаще всего очень маленькое жалованье, их хозяева не обязательно бывали состоятельны. Зачастую даже не закончившая начальной школы прислуга имелась у мелких ремесленников, коммерсантов, трактирщиков, чиновников средней руки, учителей и художников. Во многих случаях они были не прописаны, лишены права на больничный лист и пенсию, питались плохо и скудно, не имели собственной комнаты — единственным их достоянием была раскладная койка на кухне, лица их выражали тупую безнадежность, в них были уничтожены жизнерадостность юности, всякое проявление собственной индивидуальности. Все служанки, когда-либо открывавшие Елене двери, в осанке, взглядах и движениях ничем не отличались друг от друга.