Рядом с ним стояла пожилая дама в удобных уличных туфлях и старомодном платье с наброшенным на плечи меховым палантином, края которого она теребила руками. Было заметно, что она волнуется.
С трудом сдерживая эмоции, я посмотрела сначала на его трость, потом снова ему в глаза, а затем подняла подбородок и решительно подошла к нему.
— Джо! — произнесла я коротко, но все же дружелюбно. — Какой сюрприз! Рада тебя видеть.
— Грейс! — Он выдохнул мое имя, как будто налил вина в бокал.
— Что ты тут делаешь? — спросила я доброжелательно.
— Мы с мамой приехали посмотреть Нью-Йоркский и Колумбийский университеты. Мне надо закончить образование, родители хотят, чтобы я переехал поближе к Чикаго…
— Мы приехали в Нью-Йорк, чтобы увидеться с вами, — перебила его женщина, которая, похоже, и была его матерью.
Я вдумалась в то, что она сказала, а потом спросила Джо самым жизнерадостным тоном:
— Как ты узнал, где меня искать?
— Ну, так это секрет Полишинеля, — ответил он.
И тогда я поняла, что он читал о Марио и обо всем остальном.
Собравшиеся у дверей поклонники стали подбираться поближе.
— Я бы хотел представить тебе мою маму. — Джо показал жестом на стоявшую рядом женщину. — Мама, это Грейс. Грейс, это моя мама.
— Миссис Митчелл! — сказала я, протянув ей руку.
— Зовите меня Бетти. — Вместо того чтобы пожать мою руку, она обхватила ее двумя руками. — Я приехала со своим мальчиком, потому что хотела убедиться, что он не даст задний ход. У него столько наград — и Бронзовая звезда за отвагу, и медаль Военно-воздушных сил, и Пурпурное сердце, — с гордостью перечислила она. — Но он всегда был нерешительным в том, что касалось девушек.
— Мама! — Джо смотрел на свои ботинки.
Я ему сочувствовала, потому что никто не может так вогнать в стыд, как собственная мать. И, несмотря на мою твердую решимость защитить себя любой ценой, я почувствовала, как рушится вся моя оборона и сердце снова раскрывается ему навстречу.
— Ну что, ты готов, сынок? — спросила миссис Митчелл.
Когда он кивнул, она перевела взгляд на меня и сжала мою руку. Это послание не нужно было перекладывать в слова: «Не причиняй боли моему мальчику». Потом она обняла Джо.
— Увидимся в отеле, — сказала она.
После того как она ушла, мы какое-то время молча смотрели друг на друга, вчитываясь в лица. Он выглядел изнуренным. От боли? Или от месяцев, которые прожил инвалидом? У его глаз было другое выражение, как будто он видел слишком многое. Интересно, какие перемены он заметил во мне? Наконец я заговорила:
— Давай отойдем куда-нибудь, чтобы поговорить без посторонних. — Я кивнула в сторону стоявших неподалеку людей. На самом деле я больше переживала о том, что в любой момент из этих дверей может выйти Руби.
И мы с Джо пошли, очень медленно, потому что он сильно хромал. Он всегда казался мне неуязвимым, но теперь он больше напоминал привидение. Мне было больно видеть его в таком состоянии.
Мы нашли кафе, в котором кормили ужином, и сели в кабинку. Официантка принесла нам кофе. Он нервно двигал свою чашку взад и вперед по столу. Я же яростно пыталась сохранить самообладание: я ничего не могу для него сделать. Он бросил меня.
— Нет причин с этим тянуть, — начал он медленно, но решительно, совсем не так, как говорил раньше.
— Я тебя не тороплю, — ответила я.
Казалось, он и сам не хотел торопиться.
— Мне хорошо досталось, Грейс. — Джо с трудом подбирал слова. — Мой самолет попал под интенсивный обстрел. Мне прострелило правое легкое, а ногу раздробило шрапнелью. Я еле добрался до аэродрома. К тому времени, как меня вынули из кабины, я уже был без сознания и долго не приходил в себя. А когда пришел, у меня уже была гангрена.
Я затаила дыхание. Уголок его губ дернулся от моей реакции.
— Я сопротивлялся, сколько мог, но мне все же ампутировали ногу, — продолжал он. — Не передать, как я был зол… на себя, на весь мир. Именно тогда я в первый раз попросил тебя больше не писать мне.
Вся моя решимость куда-то исчезла, как и твердость характера.
— О, Джо, это ужасно… Почему ты мне ничего не сказал? Я бы помогла тебе.
— Сначала я не хотел, чтобы ты за меня беспокоилась, — признался он. — Но, разумеется, ты же Грейс, и ты продолжила писать. Но потом, когда все шло к тому, что я скоро умру, я просто не имел права причинять тебе боль. Я хотел, чтобы ты была свободна от воспоминаний обо мне…