— Ну, ты все еще можешь поехать со мной в Лас-Вегас. — Я сделала широкий жест. Или я опять хотела доказать всем раз и навсегда, что я была лучшей из них?
— Ты мне не нужна, — ответила Элен.
Это был удар ниже пояса.
Тем временем Элен снова обращалась к Грейс.
— Даже после всего, что я для тебя сделала, ты так никогда и не обращала на меня внимания. Мне всего лишь нужна была подруга, которая принадлежала бы только мне. Я не хотела делить тебя ни с кем. — Она снова заплакала, и ее голос зазвучал хрипло. — Но как мне было этого добиться, когда рядом всегда была она? — Элен кивнула в мою сторону. — Веселая, красивая, талантливая и всегда старающаяся захватить тебя себе? Вы все время оттесняли меня в сторону.
Она так жалобно на нас смотрела, что Грейс опустилась на колени рядом с ней и обняла ее.
Между нами все было предельно ясно. Я физически ощущала отчаяние от ужасных ошибок, которые каждая из нас совершила. Как же жестоко мы обращались друг с другом!
Томми наконец набрался смелости подойти к матери, по щекам которой бежали слезы, а все ее тело изображало боль, вину и страдание. Тогда я протянула руки, схватила его за плечи и крепко прижала к себе.
На следующее утро нас у отеля ожидала машина, чтобы отвезти в театр «Максин Элиот» на углу Бродвея и Тридцать девятой, где снимали и транслировали шоу «Любимцы города».
Мы втроем сидели на заднем сиденье, стараясь не касаться друг друга руками или бедрами и глядя прямо перед собой. Томми сидел на руках у Элен. Никто не проронил ни слова.
Я слишком долго прожила по правилу, которое внушила мне моя мать: «Ворона, только что проливавшая слезы, через минуту уже заливается смехом». На этот раз оно не сработало. Мы были измучены беспокойным сном, нервничали из-за того, что мог принести нам грядущий день, и все еще переживали откровения прошлой ночи.
Машина остановилась перед входом в театр. Элен приоткрыла дверь. Не глядя на нас, она произнесла:
— Простите меня! Простите меня за всё!
Потом она распахнула дверь, поставила Томми на тротуар, после чего и сама вышла из машины.
Грейс подвинулась ближе к открытой двери.
— Неужели мы это действительно сделаем? — спросила она.
— Ну конечно. И нам лучше догнать Элен, а то она выйдет на сцену без нас, — сказала я, улыбнувшись и пробуя пошутить.
Услышала ли она, как глубоко я сожалею о том, что подозревала ее и не верила ей? Как бы мне этого хотелось! Но умолять я не буду.
Нас проводили в гримерную, и мы так же безмолвно облачились в костюмы для выступления. Когда я снова заметила шрам Элен, сердце мое заныло от сочувствия.
В дверь постучали.
— Войдите! — ответила я профессионально игривым тоном.
Вошел Эд Салливан и закрыл за собой дверь. Для человека, чьи слова обладали таким весом, он был поразительно безликим. Он внимательно нас осмотрел, одобрительно кивнув нашим атласным босоножкам, костюмам цвета фуксии, совершенно не скрывавшим ног, а также прическам и гриму, которые позволяли нам выглядеть одновременно по-американски здоровыми и дружелюбными и по-китайски изысканными и манящими.
— Сделайте все правильно, юные леди, — сказал он блеклым голосом, — и я буду все время вас приглашать.
Какими бы обиженными и разочарованными мы ни были, когда такой человек предлагает весь мир, нельзя оставаться равнодушными к перспективам.
Руки Грейс и Элен соприкоснулись у меня на талии.
— Не хотите вернуться сюда в следующем месяце с номером на индейскую тему? — спросил Эд Салливан. — Мне представляется что-нибудь в духе «Индейского зова любви» в трактовке Арти Шоу. Зрители сойдут с ума от трех девушек, которые появятся сначала одетыми как скво, а потом превратятся в трех молоденьких китайских танцовщиц с милыми американскими голосами. Вот будет умора!
— Эд, милый, для тебя мы сделаем что угодно! — проворковала я.
Вот только смогу ли я снова работать с Элен? А Грейс? Ха! Надо же, о чем я подумала! Может, это они не захотят больше со мной работать.
— Ну, тогда вопросов больше нет, — продолжил он тем же монотонным голосом. — Я сделаю из «Сестер Свинг» имя, известное каждой семье.
Стоило ему выйти, как лежавшие на моей талии руки, символизировавшие наше единство, разомкнулись, а Грейс и Элен разошлись по сторонам. Сколько раз за все эти годы мы были в одной гримерной? И не сосчитаешь. А сколько раз перед нами открывалась такая перспектива? Ни разу.
Во мне запульсировал адреналин. Я была уверена в том, что и Элен, и Грейс чувствовали что-то похожее. Я жестом подозвала их поближе и торжественно приколола каждой из них над левым ухом гардению. Воздух вокруг нас наполнился чем-то новым, когда честолюбие и надежда стали пытаться одолеть вину и самобичевание в каждой из нас.