Апрель – время бурного цветения. У меня на пыльцу аллергия, и ещё предстоят адские мучения, хотя ехать домой по просторам Хартфордшира приятно. Важно не поддаться соблазну и не открыть окно в машине.
Сегодня свободный вечер, так как с завтрашнего дня мы берёмся за новое дело. Я так надеялся, что это просто озорные подростки подожгли угнанную машину, но труп меняет всё…
А это что тут у нас?
Я притормаживаю, не доезжая до дома. Там у крыльца моя дочь висит на каком-то чучеле в чёрной куртке. Неужели это с ним она собирается знакомить нас в субботу? Мать его выгонит к чертям… Они, наконец, отлипают друг от друга, и он уходит по дороге в мою сторону. Я не двигаюсь, рассматривая его. Руки в карманах, походка пружинистая. Он смотрит под ноги, но, проходя мимо машины, слегка втягивает голову в плечи. Худощав, черные космы торчат во все стороны. На куртке какие-то железяки и цепи, но хоть нет этих жутких колец в ноздрях. Зато накрашен и побелен, как на Хэллоуин. Брови чёрные, круги вокруг глаз, линзы фиолетовые. Тьфу… Ну, что это за мужик? А Кейли тоже хороша… Не парочка, а группа Kiss.
Я оставляю машину в гараже и вхожу в дом. Сверху дочь уже гремит любимой музыкой Sonata Arctica. Поднимаюсь к ней и стучу в дверь. Она открывает и несколько раз подпрыгивает на месте. В руке у неё мобильный телефон.
– Папа… Папа… Папунь… Мне мой сладкий предложение сделал! Вот, смотри!
Она поднимает руку в чёрной сетчатой перчатке с растопыренными пальцами, на которой что-то блестит. Но прежде чем я успеваю разглядеть кольцо, она бросается мне на шею.
– Кейли… Да подожди ты. Взрослая тётка, а ведёшь себя как подросток!
– Мне надоедает весь день в строгом костюме клиентам улыбаться. И потом… Раз в неделю не повредит.
Нам приходится кричать до тех пор, пока она не выключает музыку. При близком рассмотрении кольцо выглядит настоящим и… довольно дорогим.
– Это он был только что у дверей? И где он работает? – спрашиваю я.
– В субботу всё узнаете. Мама в конце недели приедет, и тогда…
– Да… мама. А он может хоть грим смыть, прежде чем предстать перед ней?
– Обещаю, что уговорю.
Она скачет и кружится по комнате уже без музыки, повизгивая от счастья. Чёрные волосы захлёстывают лицо. Я поздравляю её и ухожу заказывать нам пиццу. Когда Лора в командировке, мы питаемся чем попало.
Как потушить горящую машину быстро, чтобы улики не успели полностью сгореть, но при этом не смешать их с тем, что при тушении используется? Никогда об этом не думал, но я не завидую моему криминалисту Ронни Лиаму Янгу. Он мне уже сутки в каждом сообщении ноет о том, как ему трудно. Той ночью старенький «Ниссан» тушили даже не пожарные, а сами фермеры, которым принадлежат поля. Позвонили в полицию, только когда почуяли запах жареной плоти. Но место преступления уже было изгажено пеной огнетушителей, залито водой из поливалки, затоптано резиновыми навозными сапогами. Я представляю себе, как Ронни Янг приехал туда и начал орать и бегать вокруг, отгоняя сельских зевак и ругая офицеров, которые недостаточно быстро натягивают ленточки. Он с двумя лаборантами провёл там весь день и, похоже, всю ночь. Ронни у нас недавно работает, но все говорят, что парень смышлёный, хоть и вредный.
Сегодня я собираю группу на брифинг, но наш криминалист опаздывает на полтора часа. Он даже не переоделся. Прямо в защитном костюме он вваливается в комнату, оставляя на полу комья глины. Рожа красная, мешки под близорукими кроличьими глазами от недосыпа. Давно не стриженые волосы, белые, почти как его спецкомбинезон, прилипли ко лбу. Он не седой. Он альбинос. Тридцати ещё нет, но сейчас от усталости он двигается по-стариковски. Я разрешаю ему отчитываться сидя и с чашкой кофе в грязных руках. Его рассказ краток, насколько это возможно. В нём нет ничего лишнего, и вопросов почти не возникает.
Заканчивает Ронни так:
– Тело я забрал, а в машине нам уже ничто не поможет. Привёз несколько проб, коврики и остатки номерных знаков.
– Так ты думаешь, это баба? Личность установить возможно? – спрашиваю я, просто чтобы что-то сказать. Я знаю ответ.
– Что смогу – сделаю.
Он снимает круглые очки и трёт переносицу. Следователь Дэвид Берч выпрямляется на стуле: