ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Чином от ума избавлен.
Сахаров говорил: «Страной должны править не партийные, а умные люди».
Было притчей во языцех самодурство купцов. Теперь главный Самодур — чиновник. К нему перешла вся власть. Взамен одного диктатора в каждом отдельно взятом советском учреждении возник свой. Делает что левая нога хочет. При Хозяине боялся. Теперь некого бояться. Мышление чиновника знает только вертикаль. К высшим — предупредительность, к равным — зависть, к низшим — презрение. У него нет другого отношения к человеку кроме иерархического: он или заискивает, или похлопывает по плечу.
Когда рабочий Пупкин узнал, сколько стоит памятник, вставленный при жизни очередной гертруде, он сказал: «За такие деньги мог бы и сам постоять».
«Меня нет и не будет».
Разговор в высшем свете.
— Вы почему арбуз не едите?
— Ухи пачкает.
ПЯТИЖДЫ ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Рассказывал один из старейших кинематографистов Яков Райх.
После войны Райх был директором картины, снимать которую пришлось в Запорожье. Жильё и питание ему удалось организовать сравнительно легко, но вот транспорт можно было получить только с разрешения первого секретаря обкома. Им в те поры был Леонид Брежнев. Он принял членов съёмочной бригады радушно. Угостил и к слову рассказал историю: «Во время Парада Победы я стоял по правую руку от трибуны Мавзолея. Было прохладно, и я грелся коньяком, и так нагрелся, что меня швырнули в „эмку“ и доставили в гостиницу „Москва“. Решив вопрос с машиной, секретарь обкома сказал: „Каждый должен иметь возможность получить пользу от своего труда“ и вызвал директора филармонии. Указывая на заезжих киношников, Брежнев распорядился: „Два кассовых концерта на сумму пятьдесят тысяч“. Директор промямлил: „Но у меня Бейбутов…“
Бейбутова отодвинули, и московские кинематографисты уехали из Запорожья с пятьюдесятью тысячами.
В Большом театре завершалось торжественное заседание, посвящённое 33-й годовщине Октября. Все встали и запели „Интернационал“. Сталин взял под козырёк, хотя его на голове у него не было. Поскрёбышев прошептал: „Постарел наш вождь!“ После торжественной части состоялся концерт. Последним его номером было выступление молдавского танцевального коллектива, лихие пляски которого вызвали овацию. Когда концерт закончился, Сталин в сопровождении Поскрёбышева вышел из правительственной ложи. Навстречу шёл человек с широкими, густыми бровями. Сталин сказал:
— Молодци твои молдовьяни!
Человек смущённо улыбнулся, а Поскрёбышев сказал:
— Товарищ Сталин, это Брежнев — секретарь Днепропетровского обкома.
— Постарел ты, Поскрёбышев, стал отставать от жизни.
В тот же вечер Сталин распорядился избрать товарища Брежнева первым секретарём ЦК Молдавии.
Воевавший в одной армии с Брежневым Александр Аникст сказал: „Мы сочли бы сумасшедшим того, кто сказал бы, что этот полковник будет сидеть на месте Сталина“.
Брежнев стал Генсеком.
— Как вас теперь называть?
— Можете просто: Ильич.
Анекдоты садятся и придумывают, вернее, сначала придумывают, а потом садятся.
Уценённый анекдот — тот, за который при Сталине давали десять лет, а при Брежневе — только три.
Одесситы обратились в ЦК с просьбой вернуть Хрущёва: „Лучше жить без хлеба, чем без анекдотов“. Решение ЦК превзошло ожидания: назначили Брежнева.
— Леонид Ильич, говорят, вы коллекционируете о себе анекдоты? Много собрали?
— Три лагеря.
Еврея вызвали в КГБ:
— Вы рассказываете анекдоты о Генеральном секретаре… При Сталине вас бы расстреляли. Идите и не болтайте.
Еврей вышел на улицу и сказал:
— У них уже и патроны кончились.
Ленин с соратниками обсуждают план вооружённого восстания. Подбегает маленький мальчик и говорит: