Официозные службы распространяли слух, что настоящая фамилия Солженицына — Солженицер, а Сахарова — Цукерман. Лучшего средства компрометации власти не знали. Возникла частушка:
В интеллигентской среде человек никогда не оценивался с точки зрения его национальности и вероисповедания. Между прочим, академик Мигдал когда-то рассказывал, что Сахаров из русских дворян и что по этой причине у него были трудности с поступлением в вуз.
Президент Академии наук Александров сказал на заседании президиума:
— Сегодня нам предстоит решить беспрецедентный вопрос о выводе Сахарова из членов академии.
— Почему беспрецедентный? — не согласился академик Капица. — В своё время Гитлер лишил звания академика Эйнштейна.
— Переходим к следующему вопросу, — объявил Александров.
Утверждают, что это легенда, а на самом деле состоялось голосование, и академики проголосовали против исключения Сахарова.
В зал суда пускали по специальным приглашениям, слушалось дело о попытке угона за рубеж самолёта. Суд вынес смертный приговор. Зал аплодировал.
— Не знаете ли вы адрес Иванова?
— Это тот, который жил напротив тюрьмы и любил рассказывать анекдоты? Теперь он живёт напротив своего дома.
Генерал КГБ сказал диссиденту: «Вы всё печётесь о народе, а вот мы отправим вас в лагерь, и вы узнаете, какая это сволочь!»
В начале 50-х годов Глеб Семёнов прочитал Леониду Столовичу эпиграмму на отца и сына Воеводиных:
Потом появилась ещё одна эпиграмма:
В 60-х годах адресат этой эпиграммы Евгений Воеводин стал общественным обвинителем на процессе Иосифа Бродского.
Исходя из личного опыта, Иосиф Бродский дал оригинальное определение: тюрьма — это недостаток пространства, компенсируемый избытком времени.
— Итак, у вас есть дача…
— Разве это плохо?
— …машина…
— Разве это плохо?
— … норковая шуба у жены.
— Разве это плохо?
— А ваша зарплата всего сто рублей.
— Разве это хорошо?
«НЕ ПЛОТЬ, А ДУХ РАСТЛИЛСЯ В НАШИ ДНИ»
И я испортился с тех пор, Как времени коснулась порча.
После смещения Хрущёва началась ликвидация разгула махровой демократии. Но на своём очередном пленуме кинематографисты ещё по инерции бунтовали против председателя Госкино Романова. Чего только о нём не говорили: и невежда, и зажимщик, и дуболом… Наконец вышел старейший кинорежиссёр Герасимов и сказал: «Всё, что здесь прозвучало в адрес товарища Романова, — абсолютная правда. И я мог бы ещё многое прибавить. Но снимать Романова нельзя». Зал взревел и затопал ногами. «Снимать Романова нельзя, — твёрдо повторил Герасимов. — Я в кинематографе сорок лет, и я хорошо знаю, что каждый последующий руководитель хуже предыдущего».
Романова всё же сняли. Его преемник действительно оказался хуже, хотя бы тем, что проводил политику партии умнее.
Вольтер очень хотел стать академиком. Он был уже в зените славы, его знал весь мир, лучшие люди Европы ходатайствовали за него. Но академия была непробиваема. Но Вольтеру устроили аудиенцию у любовницы короля.