Через несколько минут быстрой ходьбы К. опять стоял на перекрёстке и снова выбирал направление дальнейшего движения, не имея на то никаких ориентиров. К. был растерян. Он нерешительно пошёл снова направо, всё более и более тяготясь одиночеством и неопределённостью своего положения. Он бесконечно долго шёл, не сбавляя скорости, никуда не сворачивая на перекрёстках, и по прошествии целой вечности вышел, как ему показалось, к тому же корпусу, от которого он начал движение. Его охватила тоска и тревога. Он стал стучать в дверь, из которой вышел в этот безнадёжный поход. Однако никто не отвечал, да и он сам плохо слышал свои удары в дверь. Тишина была громче звуков, производимых его кулаками. К. в отчаянии опустил кулаки, всё его существо охватила страшная тоска. Но он решил собраться с силами и вновь двинулся в путь. На этот раз он, выйдя к первому перекрёстку, повернул налево, потом вообще решил действовать по другой логике: он искал номера корпусов и двигался по нисходящей, и хотя он был всё ещё всего лишь около 53-го корпуса и впереди было ещё много домов и улиц, у К. появилась надежда. Он попробовал постучать наугад в двери одного, а потом другого, а потом третьего корпуса.
Прошла целая вечность его движения, и К. приближался уже к первому корпусу, совершенно логично полагая, что первый корпус должен быть расположен у входа на территорию больницы.
Когда К., обессиленный и озябший, наконец очутился у первого корпуса, он действительно увидел ворота и почувствовал облегчение и радость.
К. вышел из ворот и зашагал по улице. Однако вскоре он с ужасом обнаружил, что ворота вели с территории одного больничного комплекса на территорию другого. При этом номера корпусов в этом комплексе, по той же самой логике которую К. предположил ранее, от ворот вглубь стали нарастать. Прошло ещё некоторое время, а К. всё ещё продолжал двигаться вперёд, теперь уже не имея ни ориентиров, ни надежд, ни логики движения. Вдруг он очутился у корпуса, на котором тоже была надпись, уже знакомая ему: «Приёмный покой».
Страх, отчаяние, одиночество, холод так стиснули сердце бедного К., что он тихо и медленно осел на ступеньки у наглухо закрытых дверей приёмного покоя. Последние мысли, которые промелькнули в его голове, были: «Оставь надежды всяк сюда входящий», «Тот, кто сюда попал, не возвращается…»
У НАС СЕКСА НЕТ!
Валентин Распутин пожаловался: «У нас идёт почти откровенная проповедь секса».
Во время телемоста одна советская женщина, отвечая на вопрос как советские люди относятся к сексу, сказала: «У нас секса нет!»
У нас спать есть с кем, а просыпаться не с кем.
— Какая разница между мужчиной и Парижем?
— Париж всегда Париж.
— Стриптиз — эстетизированная эротика.
— Нет, девальвация секса.
Муж пришёл с работы и говорит жене:
— Разденься!
— Ты что, с ума сошёл?
— Разденься!
Жена разделась. Муж мрачно смотрит на неё, а потом говорит:
— Нам на политзанятиях сегодня объясняли, что стриптиз ужасная вещь. Таки да…
Американец спрашивает советского рабочего:
— Сколько ты получаешь?
— Сто пятьдесят, — отвечает тот и, замечая, что парторг делает ему страшные глаза, добавляет: — В неделю.
— А сколько у тебя комнат?
— Одна… на каждого человека.
— А какое у тебя хобби?
Растерянный рабочий смотрит на растерянного парторга и отвечает:
— Шестнадцать сантиметров… в диаметре.
К гинекологу пришла женщина и сказала:
— Махарадзе не хочет на мне жениться. Сделайте мне аборт.
На следующий день пришла ещё одна женщина и тоже сказала, что Махарадзе не хочет жениться. Потом ещё и ещё. А потом пришла женщина и пожаловалась, что у неё нет детей.