Врубившись в толпу с уверенностью фанатиков, рожденных и выросших для одной-единственной цели, алтарники раздвинули местных, образовав большой свободный круг. Далее всех оказавшихся вблизи круга заставили опуститься на колени. Примеру алтарников последовали местные помощники, одинаково грубо толкавшие на землю как детей, так и богатых торговцев. Закончилось тем, что на ногах остались только сами служители.
Следующими с баржи сошли двенадцать рабов, скованных золочеными цепями. Рабы несли тяжелый паланкин, на котором возлежали два священника. Алтарники тут же взяли их в тесное кольцо. Между тем собравшиеся, несколько сотен человек, покорно склонив голову, смотрели в землю или пытались хоть краешком глаза увидеть тех, кто причислял себя к существам божественного порядка. Но даже счастливчики узрели немногое: две фигуры с золотыми масками на лицах, выбритые до блеска головы... вот и все.
Прозвучала команда. Процессия тронулась с места, нарушив покой городских улиц стуком сапог по мостовой да короткими, отрывистыми приказами, которые подавал время от времени капитан стражи. Шедший во главе колонны молодой человек нес в вытянутой руке имперский стяг с изображением красной руки Манна. Маршировавшие по обе стороны от паланкина алтарники занимались главным образом тем, что без всяких церемоний швыряли на землю оказавшихся поблизости зевак.
— Оставьте их, капитан, — понизив голос, обратилась к командиру стражников Кира. — Если все будут лежать, мы не сможем посмотреть на них.
Капитан кивнул и передал соответствующее распоряжение.
Возлежавшие в паланкине священники — на обоих были те же, что и на стражниках, белые одежды — чувствовали себя вполне комфортно и время от времени отправляли в рот кусочки засушенных фруктов, просовывая их в узкую прорезь маски. Большего Киркусу сейчас и не дозволялось. Прошло два дня с тех пор, как они посетили предыдущий наталийский город, и теперь оба с нетерпением ожидали новых развлечений.
Первым нечто забавное обнаружил Киркус. Его внимание привлекла босая девушка с корзиной, продававшая палочки киша. Старая жрица заметила, как блеснули у внука глаза, и, наблюдая за ним, ждала, пока он не прокашлялся.
— Вон та. — Киркус указал на девушку пальцем.
Капитан махнул рукой, и отделившаяся от авангарда
группа быстро окружила ее. Корзина полетела на землю, сопротивляющуюся девушку схватили и отнесли в арьергард процессии. Те из горожан, что еще оставались на ногах и стали свидетелями случившегося, подняли шум. Некоторые даже попытались помочь несчастной, хотя другие и тянули смельчаков подальше от места событий ради их же собственного — и общего — блага.
В результате и одни и другие смогли только смотреть, как пленницу заковывают в цепи. Бедняжка плакала и оглядывалась по сторонам в надежде на поддержку и спасение. Хотя большинство уличного люда и смолчало, в глазах горожан читалась откровенная неприязнь и даже вызов, единственный доступный им протест. Но и это продолжалось недолго.
Теперь очередь была за Кирой. Щелкнув пальцами, она направила алтарников на враждебно настроенных подданных. Не прошло и минуты, как люди уже разбегались по все стороны, унося ноги от жестоких и беспощадных стражников, которые уже выхватили из толпы нескольких человек.
— Прекрасно, — усмехнулся Киркус. — Теперь ты всех распугала.
— Город большой, и улиц в нем много.
Она была права. Оставив охваченные тревогой и паникой улицы, процессия вступила в другие, спокойные кварталы. Новости, конечно, долетели уже и туда, потому что прохожих встречалось меньше, чем можно было ожидать, но большинство занималось своими привычными делами, сочтя, вероятно, угрозу преувеличенной или же просто не желая уступать страху. Никто, правда, уже не бросал в сторону гостей никаких взглядов, ни угрюмых, ни неприязненных.
— Ну что, дитя мое? Есть что-нибудь интересное?
Киркус покачал головой, продолжая тем не менее оценивающе оглядывать каждого, кто мог бы пробудить его любопытство.