Александр Алтунин
Фармакологический тест
Современная жизнь вносит такие удивительные и своеобразные коррективы во все явления человеческого бытия, что даже после двадцати лет работы врачом чуть ли не ежедневно приходится сталкиваться с определенными болезненными явлениями, которые прежде, если и встречались, то крайне редко, а поэтому и не требовали к себе какого-то особенного внимания. Нынешнее время преподносит сюрпризы гораздо чаще. Да и сами болезненные явления по мнению корифея отечественной психиатрии постоянно подвергаются воздействию такого фактора, как клинический метаморфоз. Иначе говоря, наиболее распространенные симптомы и синдромы начинают проявляться внешне более атипично. Что в значительной степени затрудняет не только их своевременную диагностику, но и лечение.
Также актуально своевременно и адекватно конкретному состоянию у конкретного пациента лечение. Потому как, в отличие от всей остальной медицины, где можно с равным эффектом использовать одну таблетку анальгина или ношпы и их половинную дозу с примерно равным эффектом, в психиатрии ситуация применительно к дозе не просто несколько иная, а принципиально другая. Потому что применение половины таблетки вместо целой, на самом деле, будет означать на практике отсутствие лечения вообще, даже если назначен самый замечательный препарат и он на 100 % соответствует своему синдрому-мишени для терапии. Надо сказать и более того: недостаточно мощное лечение не только не приносит пользы больному, но и еще колоссальный вред: тот или иной даже классический симптомокомплекс становится размытым и атипичным, труднопонятным и для пациента и для врача. Поэтому в 99 % случаев врачи с небольшим опытом практической работы или с недостаточно развитой интуицией квалифицируют такого рода состояние как гораздо более легкое и назначают совершенно неадекватное лечение. И бывают весьма удивлены, что не получают не только какого-либо существенного положительного эффекта, но вообще никакого…
Но вместо более глубокого анализа ситуации врачи, чаще всего, начинают объяснять сложившуюся ситуацию не своей ошибкой, а лишь индивидуально-специфи-ческими особенностями организма конкретного больного. Которые, безусловно, имеют место быть. Но, как правило, для их особенного проявления и влияния должны быть достаточно конкретные и объективные моменты в истории жизни и заболевания больного. Это серьезная родовая травма, тяжелый токсикоз у матери больного в период беременности им, тяжелые инфекции в детском возрасте, травмы головы, наличие умеренных или выраженных органических нарушений со стороны головного мозга (выявляются в первую очередь на электроэнцефалограмме при условии высококвалифицированной расшифровки полученных данных, что даже в Москве встречается предельно редко даже в самых крупных государственных и коммерческих лечебно-профилактических и научно-исследовательских учреждениях).
Большинство врачей государственных и коммерческих учреждений в своей диагностике состояния больного ориентируются на то, что им рассказывает больной и его родные. Но в 50 % случаев больной обязательно скрывает от 20 до 50 % своей симптоматики (причем, ее наиболее важную часть) и в 30–60 % случаев родные больного вообще предельно смутно представляют реальное психическое состояние больного даже на момент прихода к врачу, не говоря уже об истории его возникновения и развития в необходимых подробностях. Именно этим и объясняется в первую очередь высокий процент диагностических ошибок даже достаточно опытных врачей. Достаточно сказать, что предварительное обсуждение 150 вопросов, изложенных в моей авторской диагностической анкете по трем параметрам при более или менее адекватном их освещении в беседе с больным и его родными может занять от 3 до 6 часов. Сам же больной заполняет эту анкету за 5-10 минут. И при условии добросовестного заполнения пациентом этой анкеты уже через 10 минут у доктора уже есть почти полная картина состояния больного. Разница, как говорится, налицо.
Естественно, что для первичной диагностики никто из врачей, даже при условии наличия самой высокой квалификации и добросовестности, тратить столько времени не будет. В серьезных случаях необходимо еще и более детальное обсуждение основных
симптомов для получения полной и детальной картины состояния больного. Не говоря уже о сборе данных относительно основных моментов жизни больного и истории его заболевания. В 40–60 % случаев приходится устраивать в некотором смысле допрос с пристрастием как самому больному, так и его родным, чтобы получить хотя бы предельно схематичную картину, дающую представление лишь о некоторых моментах, чаще всего второстепенного плана. Это, кстати, еще одна особенность психиатрии: в терапии важно знать ряд ведущих моментов для проведения гарантированно эффективной терапии больного. А в психиатрии совсем иначе: нередко второстепенные элементы о больном заставляют врача не просто несколько менять тактику ведения пациента, но и принципиально пересматривать свое представление и о больном и о его болезни. Поэтому множество вопросов, которые врач задает больному и его родным — это не банальное любопытство, а жесткая необходимость. И чаще всего, и больному и его родным совершенно не понять того, какая может существовать логическая связь между слуховыми галлюцинациями больного в 20–30 лет и его поведением в детском саду. Конечно, далеко не у всех больных такая особенная связь существует. Но даже если вероятность ее существования равна 10 %, то врач просто-напросто обязан узнать максимально подробно обо всем, что касается личности больного, его отношений с окружающими в самых разных возрастных периодах. Это для лечения ОРЗ врачу совершенно не обязательно знать о том, как больной учился в школе, а для лечения психических нарушений и заболеваний — это строго необходимый момент.