— Нет, — сказал он тихо, но грозно. — Никто до него не дотронется. Я понесу его, ибо он был моим братом.
Солнце обессиленно опустилось сквозь туман битвы, сгущавшийся у склонов Фароса. Тонкие башни дыма вырастали из лесного пепла. Древние торфяники на подножии горы загорелись в нескольких местах и, вернее всего, будут гореть годы.
Гора местами облысела, почернела, покрылась яркими каменными шрамами оползней, но все равно продолжала гордо тянуться ввысь.
На высоком выступе собралась группа воинов. Пятьдесят три выживших легионера из роты «Эгида», капитан Полукс, его смотрители маяка, последние четыре солдата из Сотинской ауксилии и Бета-Фи-97.
Солнечный свет, окрашенный смогом в красный, падал на их броню. Три сервитора переходили от одного воина выстроившейся «Эгиды» к другому и закрепленными на груди пневмокистями, тонкими, как сложенные жвала насекомого, работали над их ультимами точными, свистящими взмахами, пока Робаут Жиллиман обращался к собравшимся.
— Мы понесли большие потери, но победили, — говорил примарх. — Сто девяносто девятая рота «Эгида» будет восстановлена и усилена. Капитан Полукс выстроит на вершине Фароса еще большую крепость. Сота больше никогда не падет. Да будет стоять она вечно, служа нашим оплотом против врагов Императора. Повелители Ночи напали на нас, но потерпели неудачу. Многие мертвы, остальные бегут в свои темные убежища. И я клянусь, что такая судьба ждет всех, кто посмеет атаковать этот мир.
Всех вас, сыны мои, ждет награда за ваши жертвы. Но мы, легионеры, не сражаемся в одиночку. Мы погибли бы, если б не отвага и стойкость колонистов Соты. Они воевали бок о бок с нами, направляли нас, умирали с нами. Погибшие из Первой Сотинской ауксиллии, первого взвода, будут со всеми почестями похоронены в Памятных садах на Макрагге, где также будет установлен памятник сержанту Мерику Гиральду и его солдатам, которые своим благородным молчанием под страшными пытками купили капитану Корвону драгоценное время. Отныне воины Сто девяносто девятой роты «Эгида» будут носить скрещенные косы в знак признания их жертв и уважения к простым людям Соты, которые помогли им пережить этот темный час.
Сервиторы, шедшие вдоль ряда побитых легионеров, оставляли внутри рогов ультимы эту новую эмблему. Клинки кос словно оберегали белоснежный символ Ультрамара.
Жиллиман встал перед Обердеем и его выжившими товарищами:
— Неофиты, вы успешно прошли испытание битвой. Все вы переходите к финальной стадии имплантации, после чего станете полноценными боевыми братьями сто девяносто девятой.
Он шагнул назад и склонил голову перед юными воинами, которые зашевелились от смущения и переполняющей их гордости одновременно. Выжившие космодесантники, их новые товарищи, отдали им честь.
Жиллиман продолжал:
— Неофит Обердей, с данного момента ты повышаешься в звании до сержанта легионной разведки.
Обердей пораженно моргнул. При виде его лица Тебекай не удержался от довольной улыбки.
Так продолжалось некоторое время: Владыка Ультрамара торжественно награждал смертных и транслюдей, пока дым разрушения расползался по чистому небу планеты.
— Мы сражаемся за Макрагг! — прокричали собравшиеся воины, и Ультрамарины, и люди. — Отвага и честь!
— Время отправляться к вершине, — сказал примарх, с торжественным видом поворачиваясь к самому высокому парапету Императорской наблюдательной башни.
Они поднялись по каменным ступеням мимо инвитских телохранителей, вступили в сломанные ворота редута и вышли на обширную платформу, венчающую горный пик. На другом конце, в стороне от огневых позиций и станций с астрономическими инструментами, стоял погребальный костер из высушенных скородеревьев.
На нем лежал кузнец войны Барабас Дантнох в побитой броне, но с умиротворенным лицом.
Жиллиман остановился у погребального костра; высокий рост позволял ему смотреть на погибшего воина сверху вниз.
— Ты не надел ему маску, — сказал он.
— Для него она была символом стыда, — ответил Полукс. — Он носил ее в качестве постоянного напоминания о предательстве своего легиона. Но ему больше нечего стыдиться.
— Это верно.
Жиллиман поднял руку, и капитан Касмир передал ему золотистый факел, уже горящий ярким пламенем. Жиллиман протянул факел Полуксу:
— Эта честь должна принадлежать тебе.
— Милорд, как вам угодно, но для Барабаса будет куда большей честью, если в последний путь его отправите вы, величайший из сынов Императора.