Наконец, Пьеро слабеет, не выдерживает натиска более удачливого соперника, падает и медленно умирает. В предсмертном монологе он невнятно рассказывает «Историю про проклятую сосиску», к которой мы уже никогда не вернёмся.
Смеральдина, вместе со своей песней подлетает (в смысле метафоры) к умирающему Пьеро. При этом, пролетая мимо Арлекина, она резко останавливается, резко поворачивает к нему головку и так же резко отворачивается и пробегает дальше. В момент поворота она не поёт, остановившись на словах: «Больную струну», а, проделав всё вышенаписанное, продолжает: «Струну, струну, Тебя не верну», – становится на колени перед умирающим Пьеро.
Уставшая сердцем,
К цветочкам прильну
Мне память тревожит
Больную струну.
Струну, струну,
Тебя не верну.
Струну, струну,
Навеки усну.
Струну, струну,
Уйду я в страну
Подобную сну,
Чтоб пенять на луну.
Арлекин
Выходит на середину ширмы и, кивнув в сторону Смеральдины, пышно и театрально:
Вот так, всегда. Ты, к огоньку стремишься,
Козявка, крылышки, чтоб опалить.
Лети, туда, тебя там ищет,
Булавка. С вечностью чтоб, пошалить…
Смеётся:
может, кому больше нравится:
Булавка с Вечностью, чтоб пошалить, – пожалуйста!
Смеральдина продолжает отпевать Пьеро, Арлекин стоит над ней в позе кукольного персидского паши с повергнутой к его ногам новенькой кукольной наложницей; при неком, малозаметном изменении Осветителем освещения, может появиться и понравиться аллюзия с архистратигом Георгием, повергнувшим дракона. Повергнутым же драконом, является, как известно повергнутый Пьеро, который в предсмертном монологе невнятно рассказывает «Историю про проклятую сосиску», к которой, мы уже никогда не вернёмся.
После «Истории» рассказанной в предсмертном монологе, происходит разговор между Смеральдиной и Арлекином, видно, как он уговаривает её, уговаривает, что он уговорил её, что она пошла за ним, во всех смыслах этого слова. Они даже, по кукольному целуются и изображают правдивые страсти, и Арлекин сталкивает Пьеро с ширмы и тот катится к оркестровой яме, как многие, до него, посетители. Катится, но в недокатившемся до ямы Пьеро Зритель, который в зале, угадывает Шута, по прозванью Бим.
Шут, по прозванью Бим
(Обращённый из Пьеро. Вскакивает) Вот так! (заглядывает в оркестровую яму) Чуть сам не загремел! (Подобно синьору Mangiofuoco из сказки про Пиноккио, кричит Арлекину и Смеральдине). Ну всё! заканчивайте! Каждый знает что дальше! Любовь, штучки, фильдеперсы, измена! А дальше она убивает сама себя… тем же ядом. Проваливайте!
Но куклы не уходят. Стоят молча.
Бим
(Куклам) Да, не имею права! Каждый должен свою роль пробыть до конца. Ну… давайте, заканчивайте.
Арлекин и Смеральдина проигрывают всё, что сказал Бим (Любовь, штучки, фильдеперсы, измена. А дальше она убивает сама себя… тем же ядом. Потом кланяются в полной тишине и уходят).
Дневник Марии
39.11.2007. Да-а-а… это была классная сцена. Судили всех, последний раз. Нет, не там, где Ангел протрубил! Там где навсегда! Судьи… представьте себе Сциллу и Харибду, нависших над проносящимся потоком скорбей и злодейств. Ну, выдернут они из этого потока своим когтём гниду какого-нибудь… Ну, Кинея того же: двумя словами перекинуться; ну Одиссея самого, умом померяться; много конечно злодеев должно предстать… ну папы, священники, создатели гильотин, ну, эти, которые из Санта Фе или, может, из Лос-Аламоса (ах, сколько там было таких острословов?) А вы кто такой? Со своими осколками и оскомами, и горестными заметами или замётами? (Разница в одну гласную, как сказал бы мастер, а сколько всего, как моль и бемоль, например). Поэтому и идите прямиком в вечность (спокойную или беспокойную – это дело вкуса), в беспросветную свою незапятнанность.
Никак не обойтись без позорных слов…
Ну вот, снова прибежал полоумный, я побежала к нему. Мне нравится его полоумие.
Шут по прозванью Бим
(Луне) Свети, свети подлая! Что тебе все эти свидетели? Я притащил тебя сюда, чтоб нарушать законы, чтоб представлять их в другом свете. А что ему (кивает на Зрителя) все эти Бим-Бомы, Арлекины, Смеральдины, Босх и Набоков, и Сологубовская Аниска, и все, которые живы, хотя их почитают мёртвыми?
От того, что они приходят в голову, жизнь не становится веселее, и хуже от этого никому не бывает. Так – пе-ре-жё-вы-ва-ни-е, перекладывание с больного зуба на здоровый. Так, ради красивости, ради метафоры. (Зрителю в зале) Но я тебе скажу, как человек театра, я тебя спрошу, как человек театра: Не в красивостях ли и метафорах заключается настоящее?