Истинным героем для Лукана был непреклонный противник тираннии Марк Порций Катон Младший (правнук Катона Старшего), не пожелавший подчиниться милости Цезаря и окончивший жизнь самоубийством в 46 г. до н. э. в африканском городе Утике (отчего и назван был «Утическим»). Восторженное преклонение перед этим хранителем традиций римской республики, возглавляемой Сенатом, видно уже в самом начале первой книги «Фарсалии», где Лукан, сопоставляя соперников в гражданской войне — Цезаря и Помпея, говорит (ст. 128):
Отношение Катона к гражданской войне и к борющимся друг с другом «тестю» и «зятю», т. е. к Цезарю и Помпею, выясняется первый раз в книге второй поэмы Лукана (ст. 234—391). Племянник Катона, будущий убийца Юлия Цезаря, Марк Юний Брут приходит к Катону спросить его совета и мнения о гражданской войне, говоря, что
Разговор Брута с Катоном очень важен для понимания идеологии самого Лукана и его воззрений не только на историческое прошлое, но и на современный ему государственный строй Рима. Брут и Катон — оба убежденные сторонники аристократической республики, воплощающей, по их мнению, да и по мнению Лукана, идею свободы; оба — последователи стоической философии, в принципах которой был воспитан Лукан. Но Лукан отнюдь не соединяет Брута и Катона в один отвлеченный и безжизненный образ идеального представителя и стража республиканских традиций. Оба они — живые и живо обрисованные люди, несмотря на всю риторичность характеристики их автором «Фарсалии».
Придя к Катону, Брут сразу заявляет, что он не стоит ни на стороне Помпея, ни на стороне Цезаря (ст. 246), но тут же, как мы видели, говорит, что во всем последует за Катоном. Первый вопрос, который задает Брут Катону, это — останется ли Катон в гражданской войне нейтральным или же примет в ней участие, признав ее тем самым не подлежащей осуждению (ст. 247—250):
Но Брут тут же отвергает возможность участия Катона в «междоусобной брани», так как Катон, чуждый всяких корыстных целей, не может
и советует Катону (уверенный в его согласии) оставаться в стороне от гражданской войны (ст. 265 сл.):
Брут доказывает правоту своей мысли тем, что, если Катон примет участие в борьбе между Помпеем и Цезарем, он отступит от истинных республиканских принципов, от которых отступили многие сенаторы, должностные лица и другие представители знати. Если же и Катон примет иго Помпея (о возможности подчинения Катона Цезарю Брут, разумеется, и помыслить не может),
Этим аргументом разгорячившийся Брут хочет окончательно убедить Катона остаться вне борьбы между Помпеем и Цезарем и добавляет, что если Катон решит встать на защиту законов родины и на охрану свободы, то (ст. 283 сл.):
Но Катон вовсе не «Дон-Кихот аристократии», как называет его Моммзен[892], а гораздо более реальный политик, чем его племянник. Он опровергает доводы Брута, советующего быть в стороне от гражданской войны, и заявляет о необходимости для честного человека принять личное участие в защите родины. Он признает преступность гражданской войны, но считает ее роковою необходимостью, перенося ответственность за нее на богов (ст. 286—288). Хотя Катон и смотрит довольно мрачно на исход гражданской войны и опасается, что в нее будут вовлечены иноземные народы и Рим может пасть «под натиском дагов и гетов» (ст. 296), но он считает, что должен будет поступить в таком случае как сын, провожающий тело умершего отца до могилы и собственноручно зажигающий погребальный костер (ст. 297—301), и восклицает (ст. 300—303):
892
«Der Don Quichotte der Aristokratie» (Theodor Mommsen. Römische Geschichte, Bd. 3, Kap. 5).