Но вот прогулка кончилась, и друзья снова стояли на посадочной площадке. Рядом переминалась большая седая птица. Изогнув лебединую шею наподобие вопросительного знака, она ждала очередного приказа. Антон подмигнул Сану, и тот, помедлив, скомандовал:
— Свернись!
Мгновение — и на посадочной площадке вместо удивительного воздушного аппарата белело обыкновенное лебединое яйцо.
— Нравится яичко? — смеялся Антон. — Можешь взять его насовсем.
Сан так и поступил. Он положил яйцо в карман коротких брюк и с тех пор не расставался с ним. Даже ложась спать, прятал его под подушку.
Удивительный полет на “лебеде” растревожил Сана. По ночам он снова и снова видел свою далекую, ушедшую в туман веков родину. Ему снялись берега Большой реки и в щемящей голубизне неба — птицы, птицы без конца. Гуси, лебеди, журавли стаями плыли над саванной, в их весенних криках слышалось что-то печальное и радостное одновременно. В снах своих мальчик был счастлив, и улыбка не слетала с его губ.
Но просыпался — и гасла улыбка. Сана окружал иной мир — добрый, но непонятный и чужой.
— Мальчик начинает тосковать, — сказала как-то Яснову Лиана Павловна. — Прошло полгода, а он еще не наш.
— Верно, — согласился Иван. — Еще не наш.
— К нашему миру Сан почти привык, — возражал Октавиан. — Видели бы, как он лихо летает на “лебеде”. Считаю, что психологическая состыковка с эпохой у него в основном состоялась.
Однако ближе к осени, где-то в конце сентября, даже Октавиан заметил, что как раз с психологической состыковкой не все ладилось. Сан все чаще становился рассеянным, угрюмым. На шутки отвечал слабой, вымученной улыбкой.
Все реже стоял Сан за спиной Ивана в его волшебном кабинете. Часами бродил один по саду. Яснов с возрастающей тревогой пытался разгадать, что творится в душе Сана. Иван давно уже понял, что душевный мир мальчика не менее сложен и загадочен, чем у нынешних людей.
Однажды Сан сидел под тополем и рассеянно смотрел в небо. Там, поднимаясь из-за гор, стремительно неслись холодные, серые тучи. Сквозь их тонкую лохматую ткань тусклым, желтым пятном пробивалось солнце. Сан так долго глядел на него, что порой ему начинало казаться — тучи висят неподвижно, а солнце летит быстро, как высохший осенний лист на ветру.
Мальчик закрыл глаза. И тут началось самое мучительное — ветер. Он гудел в ушах, а Сан слышал в этих звуках то говор людей своего племени, то плеск Большой реки и шелест трав в саванне…
Мальчику стало так горько, что он начал потихоньку всхлипывать.
Подошел Иван и тронул его за плечо.
— Сан, что с тобой?
— Ветер…
И Иван не нашелся что сказать. Он догадывался: ветер, врывающийся в город из прибайкальских просторов, казался Сану ветром из глубины веков. Родные ветры бередили душу мальчика, касались ее невидимых струн.
По утрам Сан немного оживлялся. Широко открытыми глазами глядел он на встающее дымное солнце, и что-то похожее на улыбку блуждало на его губах.
— Ты, Сан, язычник, солнцепоклонник, — качал головой Иван.
“Мальчик эмоционально побогаче меня, — отмечал он про себя. — Я рядом с ним почти сухарь”.
Наступал полдень, и Сан снова замыкался, становился неразговорчивым. Опять садился под тополем, закрывал глаза, вслушивался в заунывные и зовущие песни ветра.
В конце ноября в тайге зашумели первые метели. Там уже стояли морозы, чуть смягченные инженерами-синоптиками, но столь привычные и необходимые для растительного и животного мира Сибири. В городе пока было потеплее: жители Байкалграда решили немного продлить у себя сухую, теплую осень. В садах и парках еще золотились клены и березы. Правда, любимый Саном тополь почти совсем лишился листвы, словно ветер сдул с него летнее зеленое облако. Смолкли струнные звуки: улетели скворцы, давно покинула свое гнездо певунья иволга.
В начале декабря город покрылся пухлыми сугробами, на деревьях заискрились хрустали. За окнами слышались звонкие голоса детворы, катавшейся на коньках.
Но ничто не радовало Сана. Однако именно в эти дни, когда мальчиком, казалось, совсем завладеет глухая тоска по родине, неожиданно пришло спасение. И пришло со стороны… робота! Того самого Афанасия, который поначалу вызывал у Сана чуть ли не мистический трепет.
Конечно, теперь Сан уже меньше страшился человекоподобного. При виде Афанасия он не прятался за спину Ивана, а с пугливым любопытством следил за кибером. И, заметив это, Афанасий в присутствии мальчика стал вести себя весьма своеобразно. Проходя однажды мимо Сана, кибер вежливо расшаркался, склонил голову и сладким голосом прошепелявил:
— Извините-с.
Сану стало смешно.
— Вот видишь! — Сидевший за столом Иван повернулся к мальчику: — Афанасий ворует не только книги, но и забавные привычки. Роботам кажется, что таким образом они приобретают человеческую индивидуальность. Только никак не пойму, у кого Афанасий набрался слащавой вежливости. Ну-ка отвечай, где ты стянул эту старомодную галантность?
Афанасий молчал, потупившись.
— Он еще и суеверный, — шепнул Сан на ухо Ивану.
Последив за кибером несколько дней, Яснов убедился, что наблюдательный мальчик прав. Афанасий никогда не переступал порог левой ногой, он страшился понедельника и чертовой дюжины. В общем-то, это было даже к лучшему: обрастая потешными привычками, робот в глазах мальчика как бы “очеловечивался”, становился ближе и понятнее.
Как-то Ивану пришла мысль создать для Сана обстановку, хоть немного напоминающую ту, к которой мальчик привык в своем веке. Вернувшись домой, он спросил Афанасия:
— Что-нибудь знаешь о медвежьей шкуре?
— Это верхний покров крупного животного, обитающего…
— Правильно, — прервал Иван. — Мне нужно две таких шкуры.
— Необычный заказ, — Афанасий задумчиво почесал затылок.
“Еще одна дурацкая привычка”, — с усмешкой отметил Иван, не подозревая, что эту привычку кибер “украл” у своего хозяина.
— Может, обратиться в “службу редкостей”?
— Делай как знаешь. Но через три часа у меня на столе должны лежать две медвежьи шкуры. Изготовлены они будут, конечно, из синтетики, но чтобы ничем не отличались от настоящих.
Вечером Яснов увидел на столе аккуратно сложенные медвежьи шкуры. Вскоре из “Хроноса” вернулся Сан задумчивый и тихий.
— Это тебе, — Иван показал на стол.
Мальчик поднес шкуры к лицу, понюхал, и голова его закружилась от знакомого, так много напомнившего запаха. Он с благодарностью взглянул на Ивана и хотел сразу же отнести шкуры в свою спальню.
— Подожди, — остановил его Иван и подмигнул — Пусть отнесет Афанасий, а мы посмотрим, как он это сделает.
В гостиной, на подоконнике, сидела черная кошка. Иван взял ее и сел в другом конце комнаты. Рядам встал мальчик, успокаивая Чернышку, рвавшуюся из рук Ивана. Ей непременно хотелось на свое любимое место — на подоконник.
— Афанасий!
— Слушаю, хозяин, — в дверях возник кибер.
— Ты раздобыл хорошие шкуры. Отнеси их в комнату Сана.
Афанасий взял шкуры и зашагал в спальню. В это время из рук Ивана выскользнула Чернышка, тенью метнулась перед ногами робота и вскочила на подоконник. Афанасий встал как вкопанный: дорогу ему перебежала черная кошка.
— О чем задумался? — спросил Иван.
Кибер потоптался, но с места не сдвинулся.
— Хозяин! — воскликнул он. — В шкурах наверняка много пыли. Вытряхну-ка я ее старинным способом.
Афанасий повернулся и выскочил на улицу. Иван и мальчик видели в окно, как он старательно встряхивает шкуры, хотя в них не было ни пылинки.
— Суеверный! — засмеялся Сан. — Я же говорил! Афанасий суеверный, как наши колдуны и охотники.