Генри Филдинг
Фарсы
Ю.Кагарлицкий. О фарсах вообще и фарсах Филдинга в частности
Фарс был началом комедии. Трудно найти иную драматическую форму, в которой комический элемент был бы так уплотнен, сконцентрирован, очищен от признаков какого-либо иного жанра. Эти неприхотливые сценки, служившие развлечением средневековому городу, предназначены только смеху. Сентиментальности они лишены начисто. Тем более — трагизма. Его нет и в помине. Жертва злобной чужой проделки — это для фарсера прежде всего жертва собственной глупости, а дураку не сопереживают. Над ним смеются. Сложные нравственные проблемы тоже не область фарса. На примере дурака учатся одному — не быть дураком. Никакой иной морали фарс не преподает, и выбор, который он предоставляет героям, весьма невелик — быть обиженным или обидчиком.
Фарс создан был средневековым городом и выразил что-то весьма существенное от его взгляда на мир. Мерилом человеческой ценности были активность, смекалка, умение постоять за себя. Фарс тоже иных критериев не знал и знать не желал. Равно как и особых психологических нюансов. Отношение к герою меняется, но лишь смотря по тому, преуспел он или потерпел поражение. Обошел другого — радуются с ним вместе, его обошли — смеются над ним. Ловкая прелюбодейка или ее муж, когда он сумел отыграться, школяр, перехитривший горожанина, или лукавый горожанин, обманувший и жену, и школяра, и тещу, и вообще всех на свете, поочередно переживают радость победы и горечь поражения.
Горечь, впрочем, весьма мимолетную, — в следующем фарсе они возьмут свое. Фарс — это заповедная область равных возможностей в обществе, весьма еще далеком от равенства. Фарс — это царство свободы в мире, который не пришел еще к самому понятию свободы, разве что к понятию «вольностей» — с трудом отвоеванных, но затем все-таки подтвержденных королевской властью исключений из общепризнанного состояния несвободы. В фарсе всякий полноправный участник бесконечно свободен — в области, правда, достаточно узкой: в плутне.
Полноправны здесь, впрочем, отнюдь не все. Феодалу, судье, всякому вообще представителю власти заказано кого-нибудь победить. Их удел — оставаться в проигрыше. Фарсы, по словам Плеханова, «всегда служили выражением взглядов народа, его стремлений — и что особенно полезно отметить здесь — его неудовольствий против высоких сословий»[1]. Да и горожанину лучше быть из того же города или хотя бы из города близкого по укладу жизни — в ином случае ему тоже не поздоровится. На юге Италии существовала, например, целая категория фарсов, названных кавайольскими — по городу Кава, жителей которого поголовно изображали простаками и идиотами.
Фарс отлично различает «своих» и «чужих». Иначе быть не могло. Он игрался для городской толпы, а она знала, кто свой и насколько.
Достаточно сложно дело обстояло с деревней. В этом отношении критерии у фарса не очень четки. Недавний выходец из деревни, сохранивший зачастую свои деревенские корни, относился к своей деревенской родне свысока. Он и свободнее их, и ученей, и куда уж сообразительней. Но не потому ли он так возвысился, что основа у него крепкая, мужицкая? Мужик, оп хваткий, он всякому делу научится, особенно если ему горожанин поможет. Правда, сама по себе патриархальная деревня — это, в изображении фарса, какой-то край непуганых дураков. Дураков этих тянет друг к другу, н они собираются вместе, образуя целые колонии не совсем уже человеческих существ. В немецкой деревне Фюзинген, о которой особенно любили рассказывать в Нюрнберге, не очень даже точно помнили, например, была вчера у соседа голова, когда они с ним в лес ходили, или ее давно уже не было... Но в знаменитом «Адвокате Пателене» мужик потерся немного в городе и всех перехитрил — и хозяина своего, и судью, и самого адвоката Пателена, который первый научил его, как сплутовать...
Да и не из деревни ли пришел сам фарс?
Мужик, переселившийся в город, не забывал захватить с собой и свое мужицкое лукавство и свои деревенские прибаутки. Но когда он, пообжившись на новом месте, начинал похваляться перед неотесанным деревенщиной своими городскими забавами, он, возможно, был по-своему прав. Городской учености фарс тоже кое-чем обязан. Традиции римской ателланы прочитываются в нем порой достаточно ясно. Да и сформироваться окончательно он мог только в городе, в обстановке карнавала и ярмарки.
Ярмарки издавна были пристанищем рассказчиков, фокусников, канатоходцев. Потом ярмарочную публику начали обслуживать уже целые актерские коллективы. Во Франции они появились в конце XVI века. Англия поотстала — там этого пришлось ждать еще целых сто лет. Но лишь постольку, поскольку речь идет о живых актерах, ибо Панч и Джуди (Джоан) разыгрывали свои домашние баталии уже с начала XVII столетия. Пришли они из Италии («Панч» — это сокращенное «Пульчинелла»), но скоро были в Англии как свои... Какой репертуар нужен был этим труппам, если не фарсовый?