На речной стороне теплохода было холодно, но ему не хотелось уходить. На пристани в очереди у кассы впереди него стояла молодая женщина в синем облегающем платье. У нее были округлые плечи и загорелая шея, и когда она чуть поворачивала голову, Муравьеву открывалось ее лицо — загорелое и чистое, с маленькими, слегка накрашенными губами. Когда подошла ее очередь, женщина взяла билет на жесткое место в Брусчатое. Туда же ехал и Муравьев. И теперь он ждал, что эта женщина, так же как он, попросит разрешения у первого помощника провести два-три часа предстоящего путешествия на верхней палубе и придет сюда, на подветренную и безлюдную сторону.
Светились красные и белые огни бакенов. Медленно шевелились желтые блики на воде. Близко у борта прошла белая лодка. Было слышно тихое пение под гитару.
Теплоход прогудел последний раз, сходни убрали, заработал винт. Медленно двинулись, перемежаясь, огни, быстрее заиграли желтые блики на воде. Теплоход отчалил. Город выплыл из-за кормы. Муравьев повернул голову и увидел вблизи себя женщину в синем платье. Она сидела на скамье, облокотись на чемодан с переброшенным через него пальто и привязанной сбоку теннисной ракеткой. Она смотрела на город. Над маленькой пристанью, прилепившейся к берегу, и в обе стороны от нее среди деревьев смутно виднелись дома и две-три церкви.
Теплоход развернулся, и теперь ветер дул справа, и сюда, на эту сторону, с двух концов теплохода шли прогуливающиеся пассажиры. Официант вышел из коридора и стал у дверей.
Женщина вздохнула, поднялась, надела пальто и медленно пошла к корме. Муравьев смотрел ей вслед. Она шла прямо, крупным и твердым шагом. Что-то независимое было в ее походке. Такие женщины нравились ему, и Муравьев представил себе, что она тоже едет в Косьву, что она живет там, и живет не так уж хорошо, и вдруг случится так, что он поможет ей жить лучше.
Стало совсем темно. Небо, оба берега были теперь одинаково темными. Ветер нагнал тучи, звезд видно не было.
Унылым голосом матрос на носу кричал свое обычное:
— Под та-бак! Не маячит! — И слышно было, как он сплевывает за борт.
Муравьев медленно пошел за женщиной. Она опять сидела на скамье у другого борта и смотрела в темноту.
— Простите, — сказал Муравьев. — Вы брали передо мной билет, и я слышал — в Брусчатое. Мы — попутчики. Я тоже еду в Брусчатое.
— Очень приятно, — сказала женщина.
— Из Брусчатого вы, наверно, в Косьву едете?
— Вы угадали.
— Вот видите. Я тоже еду в Косьву. Не совсем удобное сообщение, правда? Но зимой, наверно, еще хуже?
— Зимой только узкоколейкой. И сто пересадок.
Муравьев покачал головой, сел рядом и, показав на ракетку, спросил:
— Это что же, в Косьве есть корты? Можно играть?
— Какие в Косьве корты! Это я ездила к матери в Москву.
— А в Косьве не играют в теннис?
— В Косьве играют в футбол, — назидательно заметила женщина. — Ну, да еще водные станции. Но это уж для любителей. Основное — футбол.
— Жаль, — сказал Муравьев, — я бы поиграл в теннис.
— В футбол поиграете. Беком, — сказала женщина.
— Футбол, я вижу, не особенно пользуется вашими симпатиями, а?
— Где уж там, — ответила она серьезно, — но, с другой стороны, если бы не футбол, так и совсем никаких развлечений.
Женщина разговаривала охотно, и Муравьеву это понравилось. Муравьеву вообще легче было разговаривать с женщинами, чем с мужчинами, а с такими, которые охотно разговаривают, в особенности. Он умел говорить с женщинами коротко и, как казалось ему, остроумно, а если все-таки не остроумно, то убедительно. Он испытывал чувство превосходства, когда говорил с женщинами. Его ничто не смущало тогда. Он знал, что нравится женщинам, был уверен в себе — в своем уме, в своих силах.
— Из ваших слов можно сделать вывод, что в Косьве скучновато живется, — сказал он.
— Ну, а вы как думаете? — произнесла женщина и посмотрела ему в лицо.
— А я не знаю.
Тогда она спросила:
— Едете в Косьву работать?
— Да, на металлургический завод. Мне расписывали: леса, озера. Как на даче — писали. Охота, лыжи, женщины. Женщины, верно: вот вы. Но скука, а?
— Не пугайтесь. Мужчины как будто не очень жалуются. Работают с утра до ночи, а выпадает свободное время — водку пьют.