С неприятным чувством Муравьев подумал: «Откровенничать с незнакомым человеком она не хочет, а все время не стесняется высказывать свои чувства к мужу».
И Муравьев, не удержавшись, спросил:
— А почему все время мне, незнакомому человеку, вы с такой неприязнью говорите о муже?
Вера Михайловна усмехнулась:
— Хотите сразу постигнуть все наши тайны?
— Нет, в конце концов я не так любопытен, — равнодушно заметил Муравьев. — Во всяком случае, вам нечего беспокоиться. Доедем на машине, которую пришлют за мной.
— Спасибо, — сказала она, — может быть, помощь и не понадобится.
На правом берегу показались огни Брусчатого. Теплоход поворачивал. С той стороны, где они сидели, были видны берег, пристань, несколько огней, высокая серая стена, освещенная электрическим светом, деревья.
Вера Михайловна встала.
— Пойдемте, — сказала она.
Вдоль берега проходило полотно узкоколейки. На маленьких платформах лежали пачки листового железа, а кругом валялись бурые чушки чугуна. Выше, за полотном, стоял зеленый «газик».
— Скажите, машина только за товарищем Муравьевым? Обо мне вам ничего не говорили? — спросила Вера Михайловна шофера.
— Здравствуйте, Вера Михайловна! — сказал шофер. — О вас мне ничего не говорили.
— Так я и знала.
— Оставьте, Вера Михайловна. Не все ли равно? — сказал Муравьев.
— Нет, не все равно, — возразила она с едва скрытым раздражением.
Дорога была прямая, крытая мелким шлаком. Шофер быстро повел машину. Шлак шипел под колесами, и в сторону отлетали неплотно утрамбованные куски. Быстро пронеслись через поселок, справа мелькнул и пропал пруд. Машина была открытая, ветер бил в лицо. Было приятно сидеть так, не отворачиваясь, чуть прищурив глаза. Муравьев положил руку на спинку сиденья и слегка прижал к себе Веру Михайловну.
— Все в порядке, — сказал он.
Она не ответила, но и не отстранилась.
Машина влетела в лес. Неожиданно резко и приятно запахло сосной. Освещенные фарами сосны выглядели неправдоподобно, как в сказке. Вот-вот из-за такой сосны выйдет медведь…
Но медведь не вышел. Вскоре послышался шум завода, свистки паровоза. За деревьями показалось красное зарево: на мартенах выпускали металл.
Потом лес кончился, машина сбежала с шоссе и, переваливаясь на ухабах, поползла по песку. У двухэтажного бревенчатого дома, над подъездом которого горел запыленный фонарь, шофер затормозил.
— Я приехала, — сказала Вера Михайловна. Она вышла из машины и протянула руку Муравьеву. — Спасибо! В первый свободный вечер прошу к нам.
Из подъезда выбежал невысокий толстенький человек и, вытирая платком лицо, взволнованно заговорил:
— Веруся, ты? Только сейчас пришел домой, вижу — телеграмма. — Он суетливо тыкал ей белый бланк и робко заглядывал в лицо.
Машина тронулась. Теперь Муравьев понял, в чем у них дело. Жалкий тип. Он вспомнил, что Вера Михайловна назвала его «мое несчастье». Правильно, иначе такого человека и назвать нельзя. Не мог пораньше узнать, нет ли телеграммы от жены. Муравьеву стало жаль Веру Михайловну. И он подумал о себе: «Наверно, и мне не очень-то весело будет с ним работать».
ГЛАВА II
В первую ночь Муравьев долго не мог заснуть. Он лежал в выбеленной комнате в доме приезжих, дом этот стоял среди леса. Было жарко, он оставил открытым окно.
За окном, за лесом, шумел завод. На потолке иногда возникали дрожащие отсветы пламени, и толстые ночные бабочки, просыпаясь, начинали стучать в верхнее стекло.
Для знакомых было неожиданностью, что он разошелся с женой. «Ведь они так хорошо жили», — говорили о них знакомые. Да, другим могло казаться, что они жили хорошо. А на самом деле он был плохим мужем, и жена ушла от него. Он женился мальчишкой, жизни не знал, и ему казалось, что настоящий мужчина не может прожить всю жизнь с одной женщиной. Он начал изменять ей, отдалился от нее, иногда по нескольку дней не появлялся дома. Она долго терпела, но в конце концов терпения не хватило, и начались семейные сцены. Потом он уехал с другой женщиной на Урал и там понял, что по-настоящему любит только свою жену, но было уже поздно. Когда он вернулся, она встретила его холодно и спокойно, и настало его время просить и унижаться. Но все было кончено. И теперь тяжелее всего было сознание, что он сам виноват во всем.
И теперь Муравьев думал о том, что многие живут неправильно и неумело. Как же нужно правильно жить? Говорят, что чаще всего виноваты мужчины. Вероятно, так оно и есть.