Потом эти мысли потерялись; он прислушался и ясно представил себе, что лежит в доме на берегу моря. Море шумело за окном. Равномерно накатывались волны, и шумела прибрежная галька, и были слышны пароходные гудки и свист боцманских дудок.
Утром, когда он проснулся, в большое окно напротив кровати светило солнце. Солнечные лучи проникали в комнату сквозь ветви сосны, которая росла у самого дома; на уровне подоконника висели коричневые шишки.
Муравьев оделся и пошел на завод.
Ему пришлось подождать немного в приемной у директора, и после того, как из кабинета вышли три человека в замасленных пиджаках, секретарша доложила о нем, и он вошел. Посреди кабинета стоял обычный директорский стол для заседаний, покрытый красной материей, и на нем — пять графинов с водой. На трех окнах, которые выходили на заводской двор, висели темно-зеленые драпировки. Директор Абакумов в синей косоворотке с расстегнутым воротом сидел за письменным столом, приставленным к большому, а главный инженер, Подпалов, пожилой мужчина, тяжелой поступью шагал по кабинету и что-то доказывал, размахивая руками. Муравьев познакомился с ними и, так как было очень жарко, попросил разрешения и снял пиджак, повесив его на спинку стула.
— В горячих цехах невозможно работать от этакой жары, — глядя на Муравьева, со вздохом сказал директор. — Я попросил пожарных хотя бы крыши поливать.
— Искусственное дождевание в некотором роде, — подхватил главный инженер, — но, признаться, прохладней не становится.
Абакумов открыл средний ящик стола, спрятал в него какую-то папку и спросил Муравьева:
— Вы где остановились?
— Тут, в лесу, в доме приезжих.
— Мы с вами соседи, — сказал главный инженер. — Вы в каком номере там?
— В седьмом.
— Ну вот! А я — в пятом.
«Небось прочит меня в собутыльники, — подумал Муравьев, вспоминая слова Веры Михайловны о том, что после работы здесь любят пить водку. — Что же, придется его разочаровать». Муравьев заранее решил, что с сослуживцами выпивать он не будет.
Заговорили о заводе.
В те годы Косьвинский завод по количеству выпускаемой стали был одним из первых среди предприятий, расположенных в центральных областях Союза. Однако в течение многих месяцев план на заводе выполнялся плохо, а теперь эта жара и наступивший сенокос еще больше снижали выработку. Около половины рабочих жило не в самой Косьве, а в соседних деревнях, на расстоянии от четырех до четырнадцати километров, и хотя заводоуправление предлагало некоторым перебраться в город и предоставляло квартиры, почти никто не соглашался бросить хозяйство в деревне.
— Молочко свое! Можете себе представить? — говорил главный инженер. — Парень отработал смену, пешком прошлепал домой, поспал немного — и на сенокос. А потом снова шесть — восемь километров до завода. И все из-за проклятого млека.
Он продолжал ходить по кабинету, потрясая длинными толстыми руками, а директор снизу смотрел на него и кивал головой.
— Такая нагрузка у людей, что на днях сломали станину прокатного стана, — сказал он сердито. — Штурвальный прокосил всю ночь и, естественно, задремал во время работы. Болванка пошла косо, расперла станину и сломала и ее и вал.
— Молочная проблема, ma foi, — сказал главный инженер. — Может, нам из Главстали в Главмолоко перейти?
Зазвонил телефон, Абакумов снял трубку и сердито сказал:
— Да? А, товарищ Турнаева, — добавил он совсем другим, радушным голосом. — Ну, что скажете?
Главный инженер остановился, послушал, склонив голову, что говорит Абакумов, и снова заходил по кабинету.
— Совсем отказался? Так, так, — говорил Абакумов. — Но тут я ничем не смогу помочь. Нужно идти в райком. Да, другого не придумаешь. Хорошо, вы идите, а я позвоню… Да, чтобы не забыть, Марья Давыдовна, конференция намечается на конец месяца. Числа назвать сейчас не могу, на днях уточним. Ориентируйтесь на конец месяца. Не устраивает? Надо, надо постараться… Перестаньте, Марья Давыдовна, времени вполне достаточно. Хотите сказать, что завком зазря денежки дает на вашу самодеятельность? Ну, так не будем прибедняться… Все знаю, все знаю. Да уж, пожалуйста.
Он положил трубку и посмотрел на главного инженера:
— Вот скопидомы.
— А что? — спросил главный инженер.
— Горсовет совсем отказывается платить. — Абакумов повернулся к Муравьеву: — Понимаете, Дворец культуры находится в ведении нашего завкома, но на самом деле обслуживает весь город. А горсовет, несмотря на это, не хочет потратиться на ремонт. — И он передразнил кого-то: — «Мы должны решить в первую очередь два вопроса: во-первых, энергохозяйство, во-вторых, проведение новых дорог». А бюджет у него почти полтора миллиона.