— Да, parbleu, горсоветом мы похвастаться не можем, — сказал главный инженер.
— Ничего, Турнаева добьется. Пойдет сейчас к секретарю райкома и воленс-неволенс, товарищи горсоветчики, а платите денежки. — Директор ухмыльнулся, провел ладонью по лицу, точно стер улыбку, и, поглядывая на главного инженера, потрогал себя за нос. — Хуже другое. Плачется, что затруднения с концертом. Кто-то там из главных исполнителей заболел, а кто-то в отпуске…
— Вот, пожалуйста, еще одна проблема, — сказал главный инженер.
— А что такое? — спросил Муравьев. Абакумов неопределенно качнул головой.
— Намечается областная конференция станочников. Из центра должен быть кое-кто, кое-кто из ближайших городов. Москвичей ждем. Слышали, может, про Екатерину Севастьянову? Наша знатная шлифовщица. Организовала работу без наладчика. Наша гордость, так сказать. Зачинатель большого технического прогресса. Об ее опыте хотим поговорить.
— Пикантность положения в том, что мы-то, собственно, металлурги, механическая обработка и шлифовка — нуль без палочки для нашего производства. Дивертисмент!.. — начал было Подпалов.
Абакумов перебил его:
— Мелкобуржуазная точка зрения, Иннокентий Филиппович, мелкобуржуазная. Климцов правильно определил.
— Жили мы спокойно… — продолжал Подпалов.
Абакумов снова не дал ему договорить. Он презрительно сощурился, предугадывая, о чем поведет речь главный инженер, и сказал насмешливо:
— Как же, спокойно! А план? Всегда вы забываете о плане, милейший Иннокентий Филиппович.
— План — дело привычное. А с этой шлифовкой, будь она неладна, всегда хлопот полон рот. Мы еще с ней намыкаемся, Николай Гаврилович, помяните мое слово, — твердо произнес Подпалов.
— Вам, Иннокентий Филиппович, мерещатся одни страхи, вещь известная, — отозвался Абакумов. — А вы как, товарищ Муравьев, тоже принадлежите к числу инженеров, любящих тишину и спокойствие?
— В зависимости от обстоятельств, — в тон директору ответил Муравьев.
— Николай Гаврилович охарактеризует человека — хоть ногами вперед выноси, — нимало не смутившись, ворчливо сказал Подпалов.
— А потому что нашему брату производственнику спокойно жить не положено.
И директор перешел к работе мартеновского цеха. Слишком часто у них печи приходится ремонтировать. Организация в цехе никудышная. Наладить как следует работу не умеют, а только спорят с руководством завода да склочничают. Нужно надеяться, что товарищ Муравьев поможет отрегулировать этот вопрос.
Однако долго на этой теме директор задерживаться не стал. К слову пришлось, и он вспомнил, что первый рельс в России прокатан будто бы на Косьвинском заводе. Главный инженер тотчас похвастал, что кони на Большом театре в Москве отлиты якобы на Вдовенском заводе, входившем некогда в Косьвинский куст, но теперь закрытом.
Этот общий и, в сущности, неделовой разговор вскоре прервал Соколовский. Запыхавшись, он вбежал в кабинет директора и, пожимая руку Муравьеву и быстро испытующе оглядывая его, проговорил коротко:
— Слышал о вас от жены…
— Очень рад, — сухо ответил Муравьев.
В свою очередь он украдкой оглядел Соколовского. Первоначальное впечатление подтверждалось. Соколовский казался суетливым и беспомощным. У него было неприятное толстое розовое лицо с широкими, пушистыми бровями и близко посаженные глаза.
— Сколько сняли сегодня на первом номере? — спросил Абакумов.
— Две и одну десятую, — ответил Соколовский, не глядя на директора.
— Так… — сказал директор и забарабанил пальцами по столу.
Муравьев спросил, почему такой небольшой съем, но Соколовский не ответил, а директор стал длинно и уклончиво объяснять, и Муравьев снова понял из его объяснения, что во всем, безусловно, виновато цеховое руководство. Соколовский не возражал.
Вместе с ним Муравьев вышел из кабинета, и Соколовский предложил ему осмотреть завод. Он не спросил Муравьева, завтракал ли он, хорошо ли спал. Он просто сказал:
— Посмотрим завод.
И Муравьев подумал про себя: «Мой патрон не страдает избытком вежливости».
Все время, пока они ходили по заводу, Соколовский ни о чем не спрашивал Муравьева и без умолку болтал, суетился, рассказывал анекдоты из истории завода.
— Знаете, здесь была куча маленьких заводиков. Верхний, Средний, Нижний — это только в самой Косьве. Верхний — это доменный был. Две домны и сейчас стоят. Еще не видели? Самоварчики на двести кубометров, ерунда. Их закрыли из-за нерентабельности. А Средний снесло в марте восемьдесят первого года. Была снежная зима, весной прорвало плотину и слизнуло все начисто. Наверно, интересное было зрелище. Выемка видна до сих пор. А тут поблизости, у реки, есть еще Брусчатинский завод — он входит в наш комбинат, — там один стан до сих пор работает на воде. Как при Екатерине, честное слово!