- Не знаю, - соврал я.
На самом деле мне было совершенно ясно, что уж лучше участвовать в какой-то малопонятной Игре, чем париться на нарах, а то и еще чего похуже. Но я не хотел вот просто так, сразу, с налету давать согласие. Пусть подумает еще, пострадает, а то что же это получается - Знахаря на нары, чтобы напрягся, потом тепленького поставить перед выбором, типа кошелек или жизнь, и он тут же соглашается?
Нет, так не пойдет. Я не такая послушная фигура в вашей игре, как это может кому-нибудь показаться, и переставлять меня с небрежной легкостью не выйдет.
Я вам не пешка.
- Мне нужно подумать, - сказал я.
- Индюк думал и в суп попал, - ответила Рита.
- Он в суп попал как раз потому, что не думал. А я не индюк. И поэтому мне нужно подумать как следует. Ты выложила сегодня слишком много, и я должен все это переварить.
- Ладно, - Рита, похоже, успокоилась, - думай, только не слишком долго. Я-то могу ждать, но я не одна, и ты должен это понимать.
- Понимаю.
- Вот и хорошо.
Рита встала и, подойдя к двери, нажала на кнопку звонка.
Я тоже встал и, глядя на нее, спросил:
- А как же любоф? Я несчастный зэк, который изнемогает без женской ласки, а петухи меня не интересуют.
Рита фыркнула и ответила:
- Ты тут без женской ласки всего второй день, так что обойдешься. Кстати, хороший резон принять правильное решение. Так что - думай поскорее.
Дверь открылась, и Рита, сделав мне ручкой, вышла.
Через несколько минут за мной зашел уже знакомый прапор, и, пока мы шли обратно в камеру, он спросил:
- Ну так что, Знахарь, эти двое зайдут к тебе после ужина?
Я сначала не понял, о чем это он, но потом сообразил и ответил:
- Давай приводи. Разберемся.
Прапор обрадовался, а я подумал, ну, я вам, бля, разберусь.
Я вам устрою справедливый суд имени царя Соломона! Идиоты, вы думаете, я не припомню вам все, что стерпел от вашего отродья? Да еще сегодня любимая женщина мне настроение испортила…
Приходите, козлы, приходите, ужо потешусь!
//-*** -//
После ужина мы расползлись по койкам и дружно закурили.
Когда я сказал уркам о том, что придут два прапорщика, которые хотят, чтобы я их рассудил, в камере произошло некоторое оживление. Оно выражалось в том, что мои сокамерники стали хохотать, валиться на пол, а когда первый приступ детского веселья прошел, Таран сказал, что к такому важному событию нужно подготовиться, и мы поставили у стеночки два стула с таким расчетом, чтобы со всех коек было хорошо видно тех, кто на этих стульях будет сидеть.
Наконец в двери заворочался ключ, и в камеру вошли трое прапоров.
Один - тот, который водил меня на свидание с Ритой, а с ним еще двое. Про них ничего особенного сказать было нельзя, потому что это были два обычных вертухая, каких я да и все прочие зэки за свою жизнь видели столько, что они уже стали на одно лицо. Засаленные мундиры, лица землистого цвета, руки с грязными ногтями, а главное - глаза.
Их глаза почему-то казались грязными, и на них был тот самый прозрачно-голубой слой, похожий на пленку жира на поверхности воды, который отличает официантов, таможенников и ментов, а особенно гаишников и вертухаев.
Некоторые глупые писатели описывают этот почти незаметный холодный слой во взгляде человека как свидетельство твердости и воли.
"Его холодный волевой взгляд…"
Нет. Это не так. На самом деле это взгляд мертвеца или зомби, который привычно творит свои повседневные неблаговидные дела, не рассуждая и не чувствуя. Потому что разум его сведен к возможностям простенького калькулятора, а чувства обращены внутрь - на исправность и довольство собственной физиологии…
В общем, зашли эти прапоры в камеру, тот, с которым я гулял, отошел в сторонку, а этих двух я с почестями усадил на стулья, сам же уселся на койку напротив.
Посмотрели мы с ними друг на друга, и не знаю, как им, а мне лично стало довольно-таки противно. И эта затея с судом царя Соломона перестала казаться мне такой смешной и забавной, как тогда, когда я согласился рассудить их. Но делать было нечего, и я начал.
Откашлявшись, я придал взгляду строгость и сказал:
- Товарищ прапорщик, - я мотнул головой в сторону третьего, - передал мне, что между вами произошел конфликт, который сами вы разрешить не в состоянии.
Оба вертухая кивнули.
- Вы знаете, кто я такой?
Один из них, с оттопыренным правым ухом, посмотрел на меня, потом отвел глаза и сказал:
- Об этом вся тюрьма знает. Только и разговоров - Знахарь приехал, Знахарь такой, Знахарь сякой…
- Все правильно, - подтвердил я, - Знахарь и такой, и сякой, и еще много какой. А сегодня меня оторвали от заслуженного отдыха, и я вынужден разбираться в ваших вертухайских делах. Мне до ваших разборок нет никакого дела, и я пошел на это исключительно из уважения к администрации тюрьмы, которая в лице вашего товарища попросила - подчеркиваю, именно попросила меня разобраться с вами. Начальник тюрьмы, с которым я сегодня имел длительную и совершенно секретную, между прочим, беседу, рассказал мне о беспределе, творящемся в Бутырке, и попросил меня разобраться с этим.
Почувствовав вдохновение, я начал загибать все сильнее и сильнее. Урки молчали, но в самом их молчании я услышал одобрение и поэтому бросил вожжи и погнал телегу, лихо размахивая кнутом.
- Он рассказал мне, что на конференции в Ялте, а эта конференция касалась как раз состояния российской пенитенциарной системы…
Услышав слово "пенитенциарной", все трое вертухаев насторожились.
- …пенитенциарной системы, отдельно поднимался вопрос о состоянии служебной дисциплины в Бутырской тюрьме. Говорили о взятках, о нарушении режима, о сращивании криминала и охраны и даже о том, что в рамках борьбы с коррупцией в Думе поставлен на голосование вопрос о заключении всех бутырских вертухаев под стражу для последующего расследования и навешивания сроков, которые те будут отбывать в той же Бутырке.