Шум машины — Механик уже разобрался, что это всего один автомобиль, и скорее всего легковой, — неуклонно приближался. Если наедет человек шесть-семь — больше в легковую, способную пройти через эту просеку, не поместится, — были кое-какие шансы отбиться. Разумеется, речь шла о том случае, если приедут вооруженные. То есть менты или бандиты. Всяких прочих — лесников, лесорубов, собирателей березового сока или туристов Механик вообще в расчет не принимал. Конечно, пришлось бы их временно заарестовать, например посадить в подпол, до того момента, как Еремин со своими дамами сольют у них бензин, погрузятся и смоются. Но это был самый удачный, по разумению Механика, вариант, а он всегда привык рассчитывать на самое худшее. И потому, поудобнее устроившись в своем «окопе», напряженно всматривался не только на выезд с просеки, но и в окружающий лес — «неприятель» мог спешиться и развернуться в цепь загодя…
Но пока ничего такого не замечалось. Машина шумела совсем близко, и Механик уже по звуку мотора мог определить, что это старый добрый «УАЗ-469», в народе унаследовавший кличку «козел» от своего еще более древнего предка «ГАЗ-69».
Именно это чудо советской техники и появилось на выезде с просеки. Покрашено оно было не в желтый или серый ментовский, а в стандартный серо-зеленый армейский цвет, но не имело на дверцах никаких опознавательных — ни бело-сине-красных ВС, ни желто-красных ВВ, ни голубой полосы с надписью «Милиция», ни дубовых веточек Федеральной службы лесного хозяйства и так далее. Конечно, это немного успокаивало, но расхолаживаться Механик не собирался. Тем более что машина, едва выехав с просеки, сразу же остановилась. Заметили что-то?
Олег глянул на избу. Нет, труба не дымит. И даже струйки горячего воздуха над трубой не видно. Вьюшку-то перекрыли, чтоб тепло в дом шло. Ночевать собирались, как-никак. Окна, конечно, открыты… Но ведь это еще не значит, что в доме кто-то есть. Правда, если тот, кто приехал на «уазике», знал, что они были заколочены, то мог и насторожиться…
Открылись сразу все четыре дверцы. Спереди вылезли два крупных стриженых молодца в кожаных пальто и черных очках. А сзади — еще один такой же молодец и представительная пара: полный, седой, но моложавый мужик лет пятидесяти и баба примерно того же возраста или чуть помоложе, но ухоженная. Мужик пребывал в белом дорогом плаще нараспашку, под которым просматривался зеленоватый двубортный костюм со свежайшей рубашкой и галстуком чуть ли не от покойного Версаче. Механик, правда, насчет Версаче мало что знал, кроме того, что его застрелил из ревности какой-то пидор, но краем уха слышал, что галстуки его фирма делала шикарные. В натуре галстуков таких он не видел, но подумал, что на мужике, должно быть, как раз тот самый. Баба тоже выглядела крутовато: в пальто из белой лайковой кожи, из-под которого проглядывало бордово-искристое вечернее платье, а на шее аж колье сверкало. Может, даже из натуральных бриллиантов. Длинные черные волосы бабы были откинуты за плечи, а лицо было смугловатое, нерусское. Не то цыганское, не то кавказское — не разберешь.
Странно было, конечно, что такие люди приехали в эти места на такой затрапезной машинке. Механик даже подумал на минуту, что хлопцы в черных очках привезли их сюда на разборку, как Анюту с Андреем. Но быстро понял ошибку. «Черные очки» явно проявляли почтение к «белому плащу» и его спутнице — скорее всего, состояли при них телохранителями.
Правда, на ногах у этих шикарных людей были резиновые сапоги советского колхозного образца. Механик даже предположил, что бабе пришлось заправить в голенища сапог подол этого самого шикарного платья, рассчитанный на то, что его обладательница будет подметать им только вылизанные до блеска паркеты на великосветских приемах. Стало быть, заехали сюда не случайно.
— Ну вот, Соня, это и есть моя малая родина! — гордо обводя руками территорию поляны, объявил белый плащ. — Здесь я родился!
— Очень интересно! — сказала дама с легким акцентом. Механик, который за долгие годы службы в Советской Армии всякого народа повидал, признал его за молдаванский.
— Я здесь двадцать три года не был! — с силой втягивая в ноздри лесной воздух, произнес мужик, будто во хмелю. — Двадцать три года! Эх, маманя, маманя! Не дождалась…
Механику стало ясно: это тот самый Володенька, которому его мама оставила послание, отправляясь помирать в ЦРБ.
Володя этот вполне натурально всхлипнул. Обнял свою чернявую Соню и погладил, пробормотав: