— Двенадцать поросят… — несколько растерянно срифмовал Никита.
— Типун тебе на язык! — испуганно произнесла Люська.
— Не волнуйся, — успокоила Светка, — уже точно известно, что у нас по одному. А вот у тебя (она не очень нежно ухватила Никиту за нос) — двое! И сроки, между прочим, один к одному.
— Обалдеть… — сказал Никита. — Я еще к твоему-то не очень привык, а тут еще и Люська…
— Ничего, привыкнешь, — усмехнулась Булочка. — Когда запищат: «Папа! Папа!» — и будут на шею заползать. Они и сейчас ворочаются вовсю. Хочешь потрогать?
— Да ты мне в то воскресенье демонстрировала… — напомнил Никита.
— Ничего. То одного погладишь, а теперь сразу двух, — хихикнула Светка, ухватила за плечи смущенную Люську и опрокинулась на спину поперек кровати, повалив заодно и экс-секретаршу.
— Хулиганка ты! — произнесла Люська, но с видимым удовольствием развалилась рядом с Булочкой, которая нарочито плавно подтянула вверх подол платья и обнажила тугой, выпуклый живот. А потом еще и Люське подмигнула: мол, давай подруга, показывай, чего нарастила за шесть месяцев. И Люська, не мудрствуя лукаво, распахнула халат. Трусиков, между прочим, на обеих не было…
Никита подошел, встал на колени между правой ногой Светки и левой ногой Люськи, свисающих с кровати, и осторожно положил правую ладонь на Светкино пузо, а левую — на Люськино.
— Тихо! — прошипела Светка. — Они слушают…
И тут почти одновременно там, в недрах этих таинственных животов, что-то заворочалось, легонько толкнуло Никиту в ладони через плоти будущих матерей.
— Почуял?! — спросила Люська.
— Ага… — произнес Ветров, пытаясь как-то привести в порядок душу. Там какой-то калейдоскоп крутился и перекручивался. Что-то мелькало, вертелось, поблескивало. Отдельные отрывки и фрагменты из всяких совсем недавних и довольно давних событий, эпизодики из прошлого. Вспомнилось, как он в первый раз увидел Светку — там, в пятиэтажке, на улице Молодогвардейцев, когда случайно спас ее от киллера, подосланного Хрестным. Потом вспомнил, как застрелил Юрика и тащил на спине Люську с подвернутой ногой. И комфортабельный подвал на Булкином хлебозаводе, где все и получилось… И еще фраза вспомнилась из дневника капитана Евстратова: «Убийство есть продолжение рода на войне». А от нее, конечно, заплясали чеченские картинки, задергались перед глазами смутные тела тех, расстрелянных в подъезде… Да, тогда он насчет продолжения рода мыслил в каких-то общих, размыто-неопределенных категориях. А теперь вот оно, здесь, под его руками, шевелится и ворочается аж в двух женских утробах…
Конечно, может, они и врут. Хотя, какой им резон врать? Тем более сразу обеим. Не алименты же им нужны с Никитиной нищеты?! Да и замуж, скажем так, они, наверное, могли бы кого посолиднее хомутнуть, чем его. К тому же, на двоих он очень трудно делится.
— Понравилось? — прошептала Светка с легким возбуждением в голосе.
— Ага… — сказал Никита, ощущая даже какой-то легкий трепет в пальцах, прикасающихся к напряженной коже этих тугих животов. И словно бы оттуда, из утроб, шли какие-то таинственные волны, передававшие ему сигналы, которые он пока не в силах был понять.
— Поцелуй нам пупики… — произнесла Булочка. — Нежненько-нежненько…
Никита послушно прикоснулся губами сперва к Светке, потом к Люське и почти мгновенно почуял в себе самую лихую страсть. В жизни не подумал бы, что когда-нибудь его может так потянуть к беременным… Ему даже стыдно стало, но от этого захотелось еще сильнее. И он, продолжая осторожно поглаживать выпуклые животики, все чаще подбирался вниз к волосикам, словно бы случайно их задевая и легонько пошевеливая.
— Ох, — пробормотала Люська, тяжко вздохнув, — мне ведь не встать, честное слово…
— Это не твое дело — вставать, — мурлыкнула Светка, положив обе ладошки на Никитину ладонь и плотно придавив ее к своей главной благодати. Ветров приласкал заодно и Люськину благодать, а потом пробормотал хмелеющим голосом:
— С вами с ума сойдешь…
— Сходи, сходи, — разрешила Светка, — только ключ в двери поверни и штору задерни.
Никита отбежал к двери, запер ее, потом задвинул штору. Когда вернулся, платье и халат висели на спинке стула, а дамы лежали уже не поперек, а вдоль кровати, укрывшись одеялами по шеи.
Так быстро Ветров не раздевался, должно быть, со времен армейской учебки. Вообще-то именно там, когда один из курсантов выразил сомнение в том, что можно на отбое раздеться за сорок пять секунд, прапорщик Пилипчук возразил: «Э-э, сынку! Колы б тоби у койку положили гарну бабу, тоди б ты и за дэсять секунд разболокся!» Тогда все это было чистой теорией, очень далекой от суровой реальности, а вот теперь Никита убедился, что «иностранный наемник» с Украины был прав на все сто.