— А ещё лучше денег мне дай. Или мне опять в долг просить?
— Работать иди! — огрызается она и добавляет мне чуть тише. — А ты на кухню. Свалился же на голову. Знаешь ведь, что он не любит, когда у нас гости. Голодный небось. Крыса ж твоя тебя никогда не покормит. Чайник поставь, кипяток кончился.
— Я инвалид труда! — орёт мурло. — Ты меня чем попрекаешь, дрянь⁈ Я своё отработал, амба! Теперь ты поработай! А не то я тебе морду-то поправлю! Налей мне пива!!!
Пока мать выдаёт встречную тираду, она успевает натянуть шорты и носки на пацанёнка лет четырёх, наложить каши другому постарше, сменить косынку на более яркий платок и засунуть гору белья в шкаф.
Кухня находится в конце коридора. Пока дохожу до нее, встречаю ещё две двери. Да уж, богатые хоромы. Рядом с плитой, облокотившись на подоконник, курит тётка среднего возраста. Она с размаху хлопает меня по плечу и довольно улыбается.
— Куда сегодня пропал? Я после полуночи пришла, а тебя нет.
Пропал где именно? Вернее, откуда? Из казино, из ресторана, из катрана, из ментовки или из чайханы? Поконкретнее, дамочка. Она подаётся вперед, явно ждёт ответа.
— Да так, отойти надо было, — отмахиваюсь неопределённо.
Так, какой тут чайник «наш»? В коммуналках мне жить не доводилось, но судя по рассказам Кира, у которого детство как раз прошло в подобной квартире, на общей кухне частенько устраивались бои. Занял чужую конфорку на плите или не дай Бог соседской ложкой суп помешал — держи объявление войны.
— Куда отойти, Ром? Ты мне не заливай тут. Отойти. Выдумал тоже мне. Будто я не знаю, что у вас со смены даже смерть родной бабушки не вытащит.
Она выговаривает, но как-то беззлобно.
— Когда на смену опять?
Так, значит, она точно про казино.
— Да пока не знаю.
— Ладно, всё равно у вас почти каждый день бываю. Так что жди в гости. — она тушит окурок и бросает его в форточку. — Да, вот держи…
Быстро суёт мне в карман несколько купюр.
— Это за прошлый раз. Тридцать тыщ мне сэкономил. Почаще бы так. А вот рулетку я не забыла! — она угрожающе машет мне указательным пальцем. — В следующий раз как подойду, кидай вуазан. Или мамке расскажу, чем ты там на работе занимаешься.
Точно ж, это востроносая, которая на рулетке просила на красное кинуть. Ого, а мы с ней соседи, оказывается. Без макияжа, в домашнем халате и с бигуди на голове узнать её сложно.
В этот момент раздаётся ужасный крик. Женский.
— У-у-у… — машет рукой моя подельница. — Не вовремя ты пришёл. Опять этот урод мать твою гоняет. Хоть бы ему кто рога поотшибал, а? Нашёл бы ты человека, какого, чтоб за деньги… Застрелил бы его и всё.
Я даже сначала и понять не могу, что это такое происходит. Урод мать гоняет? Охренеть!
— Стой-стой, ты куда! — хватает меня за руку тётка, но я не обращаю на неё никакого внимания.
Урод мать гоняет! Урод!
Я врываюсь в комнату и сразу вижу эту тушу. Здоровенный, он стоит посреди комнаты и рычит. Мать, согнувшись держится за лицо и по слезам текут слёзы. Пацанята жмутся к стеночке и плачут. Тот, что помладше, описался.
Капец!
— А-а-а! Выблядок! — хрипит эта тварь. — Ну, иди сюда! Давай-давай, петушиная морда! Щас ты у меня закукарекаешь.
— Ах, ты дерьма кусок, — проникновенно говорю я и делаю шаг навстречу к этой годзилле.
10. Что случилось с Русиком
Кинг-Конг Паша, расшвыривая стулья, бросается ко мне. Руки растопырены, глаза выпучены, пасть разверзнута. Просто чудище из сказки. Неумное, кстати, чудище, потому что совершенно не берёт во внимание, что в руке я сжимаю длинную ручку ковшика. А из ковшика, между прочим, идёт пар. Потому что в нём совсем недавно бурлил бульон из кубика.
Галина Бланка буль-буль, или что-то подобное. Морковочка, порезанная кружочками, кубики картошечки, лучок. Отличный мог бы получиться суп. Прекрасный просто. Но уже не получится.
Материн мужик на волне ярости подлетает ко мне с намерением сокрушить и превратить в мокрое место. Я, конечно, тот ещё боец, диванный, как говорится, но сейчас во мне горит огонь праведного гнева и желание отмщения безвинных жертв. Да даже если бы они были и не безвинными, по сравнению с этой тушей они совершенно беззащитны.
В общем, я пребываю в таком состоянии, что мне просто не до размышлений о неравенстве весовых категорий. У меня молотки в ушах стучат и сердце из груди выпрыгивает. Я делаю элегантный взмах рукой и горячее жирное варево выливается на лицо и грудь, плохо прикрываемую майкой-алкоголичкой.
Ну… может быть, чересчур элегантно… поэтому на лицо попадает совсем немного, но и этого оказывается более, чем достаточно. В тот же миг раздаётся яростный вопль, вполне, кстати, кинг-конговского масштаба. Паша, испытывавший до этого муки похмелья, очень хорошо чувствует боль. Не чужую, а свою, естественно.