К сожалению, у меня не хватило сил повернуться и отгрызть ему палец, поэтому я просто начал "тихонько" долбиться лбом об палубу, чтобы не взвыть с новой силой, а он тем временем, своим хорошо мне знакомым вкрадчивым тоном, продолжил:
– А вы разве не дружите?
Кид, говорящий уже совершенно уверенно, фыркнул:
– Это было давно, мы были детьми и я не мог видеть, что он больной на голову.
– Ага. Ну что, дружочек, – начал командир, снова наклоняясь ко мне, – килевание за драку или нырок с реи? Или лучше прибить твою шаловливую ручонку к мачте? А мне кажется, лучше ее просто отрубить…
Что он сказал дальше, я не говорю, потому что не знаю. Я начал постепенно лишаться чувств. Не то чтобы вывихнутая и потревоженная рука могла сравниться с, мать его, простреленным штирбортом, но раненый человек рассуждает странно. Мне казалось, что если он только уберет наконец свою чертову ногу с моей чертовой руки, мне станет гораздо легче, я смогу встать, с кем-нибудь подраться, пойти в лазарет и там перебинтоваться. Все в мире исчезло, была только она – боль. Я забыл про разозленного лучшего друга, который теперь никогда не простит мне оскорбления, про ненавистного всей душой командира, про людей вокруг и про дыру в боку. Я забыл, как меня зовут, но зато знал, что если только он уберет ногу, все пройдет. Когда же это наконец произошло, я отнюдь не встал и не поскакал вприпрыжку навстречу приключениям. Тогда я уже потерял сознание от потери крови.
Следующую неделю я провел в лазарете, в первый и последний раз ощутив на себе все прелести лихорадки. В бреду мне чудилось исполнение последней угрозы командира, но этого так и не произошло. Вряд ли от большой ко мне любви, однако. Между жизнью и смертью я балансировал недолго, сказалась моя поистине собачья живучесть. Остальное время я был занят тем, чтобы как можно быстрее зарастить рану и выйти из своего незапланированного отпуска твердо стоящим на ногах – не то чтобы мне дали достаточно времени для отхода. Мне это удалось и я зажил своей обычной жизнью. Практически сразу, как я встал на ноги, рядового повысили до сержанта. С ним мы редко пересекались, но если пересекались, то обходилось без страстей. Стоит ли балабонить, что ему ничего не было за драку, но я никогда этого и не хотел. Я не думал о нем, уверен, что и он выбросил меня и те 20 лет из головы. И поделом.
Глава VI
Как-то раз, когда я спустился в кают-компанию, ко мне подскочил Питт и, сверкая глазами, спросил:
– Дюк, слышал новость?
– Мм?
– Старпом валит!
– Здорово, – я хотел пройти, но он заступил мне дорогу.
– Младшего пома повысили до старшего, а тебя – до младшего помощника командира!
– Здорово, – повторил я. Зная, что должен радоваться, почему-то не мог. Я поставил три стула рядом и вытянулся на них.
– Что с тобой?
– Устал, наверное. Не обращайте на меня внимания, ребята.
Питт пожал плечами и отошел.
С офицерским чином ко мне пришло право сходить на землю. Так что во время вынужденной остановки на одном из островов архипелага Гуну, меня отпустили без вопросов.
Холодра там стояла, конечно, невыносимая. Если бы до этого я невольно не искупался в здешних водах, непременно отморозил бы себе что-нибудь. Гуну – страна Северных сияний. На горизонте, в нескольких милях от порта, над землей возвышались мглистые и мрачные горы, Моря имели привычку замерзать, люди и животные были выкованы из железа, в паре милях от берега виднелись полосатые айсберги, и все это – под безоблачным, но серым небом.
Я шел по лесу, в поисках хыть какого-нибудь кабака. Вдруг услышал треск ружья и в полутьме кто-то крикнул:
– Кто идет?
– Я, – бездумно ответил я. Раздался смешок, я пошел на звук и увидел мужчину.
Он стоял с ружьем в руке, одетый по климату – в теплой тяжелой шубе, меховых штанах и мокасинах. Борода и густые брови покрылись сосульками.
– Охотишься? – дружелюбно спросил я.
Он, улыбаясь, мотнул головой и небрежно показал дулом на что-то перед ним. Только тогда я заметил собаку, привязанную к дереву, которое скрывало ее от меня. Черный, с рыжими пятнами, и тощий, он лежал, положив морду на лапы и сверкал умными желтыми глазами.
– И что он тебе сделал? – поинтересовался я.
– Да, – махнул рукой погонщик. – Зубы скалит, со сворой дерется. В общем, того… ну, бешеный. Купился на его габариты, 5 штук отвалил.
Он разочарованно покачал головой. Я перевел взгляд на пса.
– А чего не отпустишь?
– Он как будто отпустится, – хмыкнул он в ответ. – Думаешь, он не пойдет за едой? Ты не местный, да?
– С чего взял?
– У нас таких загорелых нет. Да и так легко, как на прогулку в широтах пониже, никто не одевается. Моряк?