– А некоторые не ждут вовсе, – заметила она.
– Давай будем честны, ты не была так уж верна мне, – предчувствуя бурю, я отвернулся и принялся пускать “лягушек” в Море.
– А ты у нас, значит, сама преданность, да? Смотрите, этот человек окружен святым ореолом! – гневно иронизировала Шеба.
– Нет, но… Я очень сожалею о сказанном, прошу пощады и давай оставим это, – быстро поправился я.
– Давай. Подумай, Дюк, он ведь уже немолод и далеко не так силен.
– Я буду считаться с его старостью так же, как он считался с моей юностью. И к тому же, – перебил я, когда она уже раскрыла рот, чтобы предъявить очередной аргумент, – я поклялся.
– Кому?
– Себе.
По ее лицу мелькнула еле заметная улыбка.
– Один раз клятву можно нарушить. Тем более, если ты принес ее…
– Я сделал это дважды.
Она закатила глаза.
– Знаешь, Дюк, ты ведь не один такой. Я каждый день встречаю десятки матросов, и поверь мне, мало кому из них повезло с начальством. И ничего, никого, кроме тебя, это не трогает!
– Трогает, – возразил я.
– Жизни скольких людей ты прожил, чтобы так говорить?!
– Я знаю одного человека. Сейчас он уже старик, но в молодости его капитан один раз дал ему леща, так тот знаешь что сделал? – я провел пальцем по горлу. – Кокнул его. А еще недавно я услышал историю про одного парня. Он поднял мятеж на корабле и вздернул своего командира на рею. Знаешь, за что? Ты будешь смеяться. Тот просто пригрозил ему, что высечет, так сказать, его имя на мачте. Понимаешь, он его даже не тронул, просто пригрозил! Ну и молодежь пошла. В общем, как видишь, по сравнению с этими парнями я проявляю просто чудеса терпения.
С этими словами я сел на землю.
– Проявлял.
– Что?
– Ты должен был сказать “проявлял”, а сказал “проявляю”.
– Я не силен в выражении своих мыслей.
Она опустилась рядом. Я положил руку ей на плечи и сказал:
– Тебя там не было, родная. Ты не знаешь.
– Ты прав, меня там не было. Но ты ошибаешься, думая, что я не знаю, – тихо сказала она, поглаживая меня по спине. – Но ты не за шрамы мстить хочешь, верно?
Я горько усмехнулся.
– Он лишил меня отца, брата, свободы. Кид был прав, он вырастил нас, научил, как жить. Благодаря нему я знаю, что мира надо добиваться войной. Я сломался, родная.
Я нежно убрал ей локон волос за ухо, проведя ладонью по ее щеке. Шеба взяла мою руку.
– Это не ты говоришь. Я знаю тебя, Дюк, всю жизнь знала. И я знаю, ты способен отпустить. Что изменилось?
– Он отнял все, что у меня было. И ты предлагаешь мне его простить? Нет, Шеба, проси чего угодно, я горы сверну ради тебя, проси все что хочешь, но не этого. На это я не способен.
Я, в порыве эмоций, которые так безошибочно может выбить из меня эта женщина, вскочил и прислонился к скале, устремив взгляд на Море.
– А разве ты не обрел еще больше, чем было?
– Ну да, – горько усмехнулся я. – Разве что мы с Кидом все еще друг друга терпеть не можем, – вырвалось у меня вполголоса.
– Кид – страшный человек, Дюк, гораздо опаснее этого твоего адмирала.
– Почему это? Он его шестерка, приспешник, любимая зверушка.
– Адмирал так думает, но не ты, и уж точно не сам Кид. В отличие от адмирала, Кид далеко не трус и не слабак, а в отличие от тебя – хороший лжец и манипулятор. К тому же, – продолжала она, подходя ко мне и кладя руку мне на грудь, – к тому же у него есть к тебе доступ.
– Неправда.
– Если бы ты сейчас увидел адмирала, ты бы убил его не задумываясь, верно? А если бы вместо него появился Кид?..
Я хотел ответить, что ничего бы не изменилось, но почему-то не смог. При этом данное Джил обещание не сразу всплыло у меня в голове. Шеба тихо вздохнула и взяла прислоненную к камню гитару. Я стоял к ней спиной, как вдруг услыхал тихую музыку мариачи. Сперва не удивившись, я скоро узнал, пусть и не без труда, знакомые нотки.
– Это же… – понял я, поворачивая голову. Шеба молча кивнула. Эта песня, безымянная, но небезызвестная, была настоящей легендой, пробуждая у каждого в душе что-то лично его. Завершив, Шеба бесшумно подошла и обняла меня.
– Война вовлекла тебя в это. Вдумайся, хочешь ли ты развязывать новую, чтобы сотни таких же детей, какими были вы, лишились всего, – шепотом сказала она.
– Я слишком много думал о других, Шеба, – тихо сказал я. – Думал о Жаке, думал о Питте, думал о тех солдатах. Теперь я хочу подумать о себе. Это плохо?
– Нет, нет, – бормотала она, цепляясь мне за плечи, словно тонущая. – Думай, Дюк. Он отнял у тебя молодость. Подумай, хочешь ли ты отдать ему всю жизнь? Не ищи мести, родной мой, пожалуйста.
Я вздохнул.
– Хорошо, искать не буду.
По традиции поболтав, мы вернулись в трактир. Я был рад видеть, что она заработала достаточно денег, чтобы не упахиваться больше, и в то же время мне было обидно, что этого не смог принести ей я.