Вася открывает дверцу ящика, смотрит внутрь, а там на него встают капюшонами три кобры и начинают делать выпады, отчаянно шипя. На что Вася озабоченно говорит: «Э–э, да у вас вода кончилась».
Он отодвигает проволочным крючком ближайшую змею в сторону, вынимает из ящика поилку, слезает с подставленного стула и идет к ведру с водой. Ящик настежь, кобры качаются и шипят, я стою рядом и думаю о том, насколько же все в мире относительно.
Вася возвращается, начинает медленно ставить ванночку с водой назад в ящик, при этом неосторожно ставит ее на хвост одной из кобр. Она злится, кидается на соседнюю змею с открытой пастью: непонятно, кусает или просто пугает. В любом случае на это стоит посмотреть. Потому что одно дело, когда «злая» кобра кусает «бедную» мышку. Но совсем другое, когда две кобры, стоя напротив друг друга в капюшонах, шипят и кидаются одна на другую; это уже какой‑то ужас в квадрате.
Короче, змеи разнервничались, расшипелись еще пуще и начали вовсю кидаться на Васины руки. Честное слово, я непроизвольно отступил на шаг подальше, а он только: «Тихо, девки, тихо. Не психуйте. Ну, чего разорались? Кыш…» Причем никакой рисовки. А сам двигает ванночку медленно–медленно, а вода в ней колышется. И две повздорившие кобры зло кусают эту двигающуюся воду, прямо мордами в нее.
Потом он открыл ящик с гюрзой, передвинул ее крючком («У–у, корова…»). Потом полез менять перегоревшую лампочку эфам («Мерзнут они…»). С таким участием сказал. Эфы мелкие, с гадюку, их в этом ящике целый клубок, а Вася влез в этот ящик обеими руками, отвинтил лампочку, ввинтил другую, а сам все время: «Тихо, тихо, тихо. Тихо, девочки».
Потом мы разложили принесенных жаб по нужным ящикам и пошли на солнышко разговаривать. Бамар заканчивал последний на это утро ящик: становилось уже слишком тепло, змеи разогрелись, управляться с такими сложно, вероятность ошибки возрастает, а при такой работе ошибок желательно избегать. Вася прихватил из домика спичечный коробок с ядовитыми зубами: змеи недавно перелиняли, а зубы тоже меняются во время линьки. Он выкинул все в помойку, так что я вам в письме этот южный сувенир не присылаю…»
21
― Со мной приключилось целых три истории, ― отвечал странник…
(Хорасанская сказка)
После поездки с Романом на Чандыр той же весной я нашел в долине Сумбара гнезда не отмечавшегося ранее в Западном Копетдаге малоизученного пустынного снегиря и второе для региона гнездо черного аиста ― редкого и повсеместно очень скрытного вида, а также оказался причиной пограничного переполоха во всей округе.
ПУСТЫННЫЙ СНЕГИРЬ
Так, преодолев много невзгод и трудностей, трое влюбленных обрели наконец счастье…
(Хорасанская сказка)
«20 мая. У меня приятный сюрприз: попутно со своими жаворонками и поисками фасциатуса нашел гнездо пустынного снегиря ― точно первое для Западного Копетдага и, похоже (надо просмотреть еще пару статей), вообще для всего Копетдага на нашей территории (Зарудный отмечал в начале века в Копетдаге, но уже вне Туркмении, в Иране). Ох и хороша птица!»
«22 мая. Бежевые (под цвет пустыни), с ярко–розовыми клювами, снегири удивили гнездованием в особенно прокаленных солнцем скалах, обоснованным показанием на полиандрию (два самца при одной самке) и сходством песни с песней своих северных краснопузых собратьев (такой же, как скрип несмазанных качелей, двойной звук).
Их гнездо (небрежная корзиночка, сплетенная из сухих стеблей полыни) было устроено в щели скалы на таком солнцепеке, что к соседним камням невозможно было притронуться рукой, а насиживающая самка не согревала, а охлаждала еще голых птенцов. И положение это было настолько критическое, что, слетев при моем приближении, она почти сразу вернулась на гнездо и потом сидела, пока я фотографировал ее с полутора метров, не улетая, а лишь вздрагивая поначалу от щелчка затвора фотоаппарата.
(Интересное все‑таки это дело: живет себе птица, гнездится чудесным образом в немыслимых для жизни условиях. Живет себе человек за тридевять земель в городе Москве. А потом приезжает человек в пустыню, стоит в метре от птичьего гнезда, смотрит по–дружески на птицу, а птица сидит на своем гнезде и боязливо смотрит на человека, и вот они оба рядом, птица и человек…)
Один из самцов, волнуясь, открыто перелетает здесь же, рядом с гнездом, а второй, явно более скромный, взволнованно поскрипывает чуть в отдалении за ближайшими камнями, лишь изредка мельком показываясь мне на глаза.
Когда я отхожу, все быстро успокаиваются, взволнованные позывы затихают. Самка на гнезде, оба самца, попрыгав рядом с ней, буднично разлетелись по делам.
Эх, посидеть бы с этим видом подольше, посмотреть повнимательнее на эти нетрадиционные семейные отношения… Интересно. Жаль, что не объять необъятное».
Черные аисты, в противоположность пустынным снегирям, проявили запредельную пугливость, в панике срываясь с гнезда даже от звука автомобильного выхлопа на дороге в паре километров за холмами. Птица эта очень особенная. Так что не обманывайтесь беглостью моего о нем упоминания. Этот вид очень редок. К моменту описываемых событий во всей Туркмении в целом было известно лишь три его гнезда, одно из которых я нашел выше по Сумбару тремя годами раньше.
ЧЕРНЫЙ АИСТ
А птица Симург тем временем поднималась все выше и выше над облаками и вскоре совсем скрылась из виду…
(Хорасанская сказка)
«23 мая. Привет, Андрюня!
…После нескольких дней ходовых маршрутов я в наиболее многообещающих местах обязательно устраиваю сидячие стационарные наблюдения, которые дают совсем иной, нежели пешеходная работа, материал. Видишь в том же самом месте уже другое, в новом ракурсе. Как сейчас. Сижу, наблюдаю конкретное место, но попутно обозреваю округу в радиусе многих верст. На небе ни облачка. Жарчеет.
Правда, к концу сидения, особенно если оно связано с такими флегматичными объектами, как черный аист, устаешь сильнее, чем при ходьбе. И день прошел, и записей, казалось бы, меньше, чем при маршруте, но не отвлечешься ни на что ― сразу возникает опасение что‑то пропустить, да и формально получается дырка в наблюдении. А этот аист или гриф сидит себе, как мумия, без движения час за часом…
Сегодня, правда, было много необычного, так что я трудился на грани фола поочередно, а когда обстановка позволяла, ― и одновременно на двух объектах, буквально разрываясь на две части. Надиктовал втрое больше, чем обычно, и, все равно, нет удовлетворения, нет желаемой законченности в собранных, пусть и весьма основательных, кусках.
Категорически не хватает своих глаз! Просто отчаяние охватывает. Несколько редчайших вещей под руками (что аист, что снегирь), но ведь не раздвоишься! Вот когда самый момент насажать вокруг пяток надежных студентов с подробными инструкциями, но… Ни помощников, ни времени, ни аппаратуры, какую хотелось бы иметь, сейчас нет, а жадность на еще не увиденное утихомирить внутри не могу. Семнадцать часов в день точно работаю, но все равно не хватает.
Просто невозможно ото всего этого оторваться, хоть и понимаю, что блажь. Мало ли кто чего, может быть, никогда нигде не наблюдал…
Всего самому не увидеть и не записать, и уж тем более не понять.
Но я ведь тебе про аиста начал писать.
Так вот, в знойном дружественном Туркестане, как и во всех прочих частях своего некогда обширного ареала (в основном по лесной зоне), этот птиц повсеместно очень скрытен, редок и населяет самые глухие и труднодоступные места.
В Западном Копетдаге его гнезд вообще не находили. Поэтому, наблюдая этих молчаливых элегантных птиц, подолгу без движения стоящих, как в карауле, на скалах над гнездом (один из них провел так, стоя на одной ноге, пять часов (!), ― захватывающее своим динамизмом зрелище…), я постоянно ощущаю отрадное чувство приобщенности к нетривиальному орнитологическому явлению и к очень интересному виду.