По берегам текущего от него ручейка расположены густые заросли тростника. В этом тростнике, на участке всего сто на двадцать метров, сидит несколько тысяч буланых вьюрков. Писк просто оглушительный. Вдруг все это взлетает и садится вновь. Постоянно подлетают все новые и новые стаи; подсаживаются в заросли поверх уже сидящих птиц. А следующие стаи уже тянутся из‑за гор. Интересно, что днем в самой долине Сумбара такой концентрации буланых вьюрков нет; встречаются лишь редкие небольшие стайки; откуда прилетают на ночевку ― непонятно, надо выяснять.
Позже появляются скворцы. Когда летит стая скворцов хотя бы в две тысячи штук, но настолько плотная, что птицы впритирку друг к другу, то она совсем не воспринимается как стая птиц. Она выглядит как черная живая летающая амеба. Или даже что‑то еще более фантастическое. Понятно становится, откуда могли взяться легенды о летающих драконах.
Стая эта летит шаром, потом р–р-раз ― стала овальной, потом поменяла цвет ― птицы повернулись к заходящему солнцу другим боком, потом разделилась на две части, которые почти сразу вновь сблизились, прошли, не смешиваясь, друг сквозь друга (одна из них отсвечивает стальным, вторая ― угольно–черная), снова слились, и опять летит единая гигантская черная капля.
Вдруг из нее камнем падают вниз две, три, пять, десять птиц, садятся в тростнике; остальная масса летает кругами, снижается, снижается, снижается, потом опять с шелестом тысяч крыльев взмывает свечкой вверх; потом опять вниз, и, наконец, все это сыплется сотнями и сотнями птиц вниз; садится, с шумом сильного ливня, в тростник, поверх уже, кажется, вплотную сидящих там вьюрков. И сразу все заросли черные, и гомон стоит такой, что его уже и не перекричать, а на магнитофонной записи сплошной гвалт, шум и треск».
ГАСТРОНОМ–АРХИТЕКТОР
…И вот каменщики во главе с Мамуром построили просторный и удобный караван–сарай…
(Хорасанская сказка)
«23 ноября. Под козырьком скалы нашел гнездо большого скалистого поползня с двумя отверстиями–входами вместо одного. Очень необычно. И чего ради? Что могло сподвигнуть на столь экстравагантное строительство?»
«21 января. Опять большой скалистый поползень привлек внимание. Духарная все же птица. Правильно Зарудный подмечает его особенность: «…Поползень ― очень крикливая птица: он точно считает обязанностью подавать голос при всяком удобном случае. В компании мелких птичек, обыкновенно собирающийся около найденной кем‑либо из них змеи, поползень занимает первенствующее место: он то рассматривает гадину с самой серьезною миною и несколько свесивши свою большую голову, то ободряет зрителей особыми звуками, то издает крики предостережения, то вдруг вскочит на ближайший камень и во всю глотку оповещает о волнующем его маленькое сердце событии…» ― конечно антропоморфизм, но как хорошо. И как похоже, как узнаваемо!
И понятно, что «…чем короче становилось наше знакомство, тем все более и более нравились мне эти веселые птички с их звонкими голосами, архитектурными наклонностями, забавными движениями и оригинальным образом жизни». И не только это. У поползня ведь даже форма тела необычная для большинства птиц ― веретено веретеном; не поймешь, где хвост, где нос.
Вхожу в холмы левого берега Сумбара по Дороге Помоек и первое, что вижу, ― поползня с огромным жуком в клюве. Сидит на камне и свистит на всю округу с едой во рту. Странно. Я приготовился посмотреть, как он этого жука съест или спрячет, но увидел совсем другое.
Соскочив с присады, поползень юркнул к груде крупных камней и уселся вниз головой на оказавшееся там гнездо. Постройка классической правильной формы ― усеченный конус с отверстием на срезанной вершине; маленький и уютный бетонный бункер.
Сидя на стенке гнезда, поползень вдруг начал изо всех сил колотить по ней зажатым в клюве жуком. Причем совсем не так, как птицы это делают, убивая добычу. Он так усердствовал, будто хотел измочалить жука в лохмотья, а когда ему это удалось, вдруг начал размазывать разбитое жучиное тело по стенке гнезда, буквально втирая плоть и соки усопшего насекомого в поверхность своего жилища.
Разделавшись со столь странным занятием и окончательно размазав всего жука по стенкам гнезда, поползень поползал еще несколько секунд здесь же, вертя головой и явно рассматривая результаты своего труда, удовлетворенно вытер клюв о стенку гнезда, посмотрел вокруг, перелетел на верхушку ближайшего камня, лихо и победно просвистел своим бандитским свистом и отлетел прочь.
Я подошел к гнезду вплотную и первым делом на всякий случай решил заглянуть внутрь. Рановато для размножения, но мало ли что. Для этого пришлось достать из саквояжа карманное зеркальце, навести зайчик в узкую дырку входа в гнездо и посветить там в разные стороны. Пусто. То есть шерсти полно (явно таскает для выстилки погадки хищных птиц с шерстью песчанок ― не пропадать же добру), волос каких‑то, но яиц нет.
Рассматривая же потом эту уникальную конструкцию снаружи, я обнаружил в ее стенках остатки множества насекомых ― преимущественно жучиные лапы и надкрылья, а на стенках везде виднелись засохшие желтоватые потеки от раздавленных жуков, как на ветровом стекле машины летом после долгой дневной езды.
Ничего подобного я раньше не видел, но догадка возникла мгновенно: по–видимому, органические вещества из тканей насекомых укрепляют всю конструкцию, склеивают стенки, построенные из глины, пропитанной птичьей слюной.
Не случайно ведь глину для самых крепких в истории России кирпичей, изготовлявшихся века назад для стен церквей и монастырей, замешивали на яичных белках (или на желтках?.. не важно). Так, может, вот она где, самая древняя прикладная орнитология? Ведь не сами же мастера, строившие церкви, из ничего придумали такое? Добавили случайно в кирпичный замес белки или желтки и убедились потом, что кирпич получился крепче? Может, увидели что‑то подобное в природе и правомерно заключили, что раз птички так делают, то и нам самим так же надо попробовать?
Думал про это по пути домой. А вернувшись потом в Москву, прочитал в библиотеке зоомузея в старинной книжке Зарудного исчерпывающее описание того, как и где поползни строят свои гнезда. Что в стенках, помимо остатков насекомых, часто оказываются куски навоза, шерсть грызунов из погадок хищных птиц, тряпочки, веточки, смола арчи, камедь дикой вишни и миндаля; что на гнездо иногда идет более тридцати килограммов глины; а также нашел у него и многое другое уникальное. Например, что за выдающиеся строительные способности «курдские хакимы (знахари)… приписывают… необыкновенную силу поползню, ради чего пользуют своих расслабленных пациентов его мясом». Или что «между поползнями попадаются особенные любители украшать свои гнезда» (переливчатыми надкрыльями жуков). Или что птенцы его, начиная летать, иногда выпрашивают корм не только у родителей, но и у чужих птиц других видов, у моих жаворонков, например. Даже, дураки, увидев крупное пролетающее рядом насекомое, поворачиваются к нему, нетерпеливо разевают рты и орут благим матом: мол, давай, лети сюда, голодные мы… Прикол.
А вывод простой: тщательнее надо готовиться к полю ― «Век живи ― век учись…»
БЕЛОЕ УХО
Послушай, лиса, теперь ты спрячься где- нибудь, а я займусь этим делом сам.
Лиса тотчас схоронилась поблизости в ущелье и стала ждать…
(Хорасанская сказка)
«21 февраля. Привет, Зуб!
Сегодня вспоминал тебя, охотника.
…Короче, лезу вверх по склону, птиц смотрю. Не работа, а так, экскурсия для общего развития. Ящериц полно. Уносятся от меня вниз головой по вертикальным скалам. Тепло, все оживает. Все пока более–менее на виду, жара еще не подошла, да и для изощренной скрытности сейчас не сезон. Поют, понимаешь ли, танцуют.
Лезу и думаю: «Копетдаг подо мною… Один в вышине…» и вдруг вижу, что сбоку, на моем уровне, по склону спускается отара овец… Я, чтобы глаза мои их не видели, сворачиваю в лощинку и лезу дальше по узкой каменной щели. Ее борта ― ровные поверхности круто наклоненных известняковых пластов ― голый шероховатый камень. Местами ― крупный щебень, редкие подушки разных колючек, в щелях кое–где торчат хиленькие деревца по полтора метра высотой. А по трещинам вдоль границы пластов разной твердости, где активнее выветривание и накапливается почва, полно зеленой травки, держидерева, кустов: близко под землей вода. Местами попадается вишня и черемуха, все в цвету.