Летал жаворонок, попался зимой в мой лучок, был помечен: покрашен, получил на левую лапу стандартное алюминиевое кольцо с номером, на правую ― яркое пластиковое (желтое); был выпущен, улетел; дозимовал в долине Сумбара; потом откочевал куда‑то выше в горы, на пологие остепненные плакоры; вывел там потомство, прожил еще год такой непростой жавороночьей жизни.
Я сам уехал в Москву и прожил год своей аспирантской жизни, потом приехал в Кара–Калу следующей зимой, в какой‑то день и час пришел в некую точку в холмах и вновь увидел ту же самую птицу, прилетевшую на зимовку точно в то же самое место, что и прошлой зимой… Ну не прелесть ли?!
И опять же, до чего сильны стереотипы. Ну зачем мне потребовалось ее добывать? Я что, в бинокль колец не разглядел? Все отчетливо было видно. А все равно пристрелил. Потому как не уверен, что визуальная регистрация будет признана дотошными коллегами в качестве надежного факта, без формального «документального подтверждения»… Тяжелый случай… Наука, видите ли, орнитология…
Рогатый жаворонок ― это широко кочующий здесь вид, мотается из гор в долину и обратно в зависимости от сезона, и такое территориальное постоянство! А некоторые перелетные виды, прилетающие в Копетдаг на зимовку из далеких северных регионов, всю зиму живут здесь в подходящих местах оседло; я своих меченых зарянок и лесных завирушек наблюдал на одних и тех же индивидуальных территориях (в одних и тех же кустах) по нескольку зим подряд.
Конечно же, все эти воробьиные знают местную географию и явно имеют излюбленные места зимовок, кормежек и т. п. А с хищниками и того пуще: часто летают одними и теми же охотничьими маршрутами, отдыхают и едят на излюбленных присадах. Так что это лишь для стороннего наблюдателя в природе хаос, мотаются птичьи стаи туда–сюда; а на самом деле во всем не просто порядок и причина, но, помимо того, еще и личный птичий опыт, навыки, знание территории, а то и пристрастия. Излюбленные тропы протоптаны не только по земле, но и пролетаны по воздуху.
Недавно нашел в самой Кара–Кале ночевку маскированных трясогузок. Птички собираются постепенно, подлетая парами и поштучно, на проводах около ковровой фабрики, а потом, посидев там и пощебетав про свои птичьи новости, пикируют в густую куртину высокого тростника, растущего за забором соседнего дома.
Среди трясогузок на проводах сидит и помеченная мною недавно самка: она покрашена неимоверно ярким родамином и сияет, как фонарь, неестественно ярким розовым цветом (хотя до естественного великолепия крыльев стенолаза ей далеко). То, что для этой птицы вероятность быть съеденной хищником возрастает, это ясно; а вот как собственные собратья реагируют на такую претенциозную исключительность?»
НАРОДНЫЙ КОНТРОЛЬ
Сотни лет живу я здесь, но, как объяснить увиденное вами, не знаю.
(Хорасанская сказка)
«24 декабря…. Добыл в холмах из стаи маскированную трясогузку. Пока присыпаю кровь крахмалом и заворачиваю, ко мне с трех разных сторон, явно на выстрел, подлетели порознь два курганника и балобан. Ни один из них не может рассчитывать на то, чтобы поживиться чем‑либо от охотника или браконьера. Тогда чего ради?
Мы все же недооцениваем степень развития птичьих мозгов и птичьей любознательности.
Плюс еще одно, крайне важное: то, что потребность в новой информации ― основополагающее, фундаментальное свойство живой природы. Даже «неразумной». Но зато многим Homo sapience категорически несвойственное».
ПУСТЕЛЬГА
И снова им овладело любопытство…
(Хорасанская сказка)
«17 декабря…. Второй раз вижу, как пустельга, поймав мелкую ящерицу, не съедает ее, а прячет в кустики полыни. Очень это у нее по–хозяйски получается, деловито и по–бытовому. Летит своим хлопотливым полетом, тащит ящерку в лапах, подлетает к маленькому кустику, садится, засовывает голову внутрь между ветвей, положив провиант подальше от посторонних глаз; оглядывается по сторонам («Не подсмотрел ли кто?») и сразу улетает после этого. Неужели не забудет и найдет потом?
Занятная все же птица. Знакомая даже не орнитологам своим уникальным вертолетным зависанием в воздухе на одном месте, когда, быстро–быстро трепеща крыльями (поэтому и зовется на Руси «трясучкой»), широко распускает хвост с черно–белой полоской, нарядно просвечивающий на солнце, и высматривает свою добычу ― мышей, а в пустыне ― маленьких змей и ящериц».
«25 декабря…. Пустельга преследует вальдшнепа, атакуя и окрикивая его, как потенциального конкурента. Путает его с другим хищником? Учитывая редкость здесь вальдшнепа и его малозаметность, это единственное объяснение.
Хотя кто знает. Опять задумываюсь над тем, что мы часто недооцениваем птичьи мозги. Например, Зарудный пишет в 1888 году про оренбургские перелески: «Однажды в продолжение нескольких дней кряду дул сильный северо- восточный ветер. Пустельга имела уже детей. И вот для защиты их от наступившего холода она пристроила к своему гнезду с подветренной стороны род забора из перевитых тонких прутьев». Кстати, это очень странно».
«23 января. Издалека замечаю над шпалерами виноградника непонятную активность: пустельга и десять сорок скачут в возбуждении, но это явно не моббинг; сороки не окрикивают сокола, а вместе с ним заняты чем‑то другим. Подхожу ближе и вижу, что причиной всему ― белая кошка, идущая по винограднику вдалеке от домов.
Пустельга зависает над ней в трех метрах, трепещет крыльями, потом садится рядом на шпалеру, возбужденно вытягивается на ногах и пронзительно кричит. И все это тонет в скандальных воплях десятка сорок, базарно снующих туда- сюда, забыв традиционные придирки к пустельге и объединившись с ней в окрикивании наземного врага».
«20 мая…. Впервые определил в поле степную пустельгу. Встречается гораздо реже обыкновенной, издалека различия рассмотреть трудно. У степной «усы» посветлее, не так заметны; когти на лапах белые, а не черные (поди разгляди…), а вот голос совсем другой, орет иначе».
МУРАВЬИ НА НЕБЕ
Он запрокинул голову… и увидел там нескольких пери…
(Хорасанская сказка)
«.21 декабря…. Шесть пустележек и семь галок в воздухе ловят насекомых ― крупных крылатых муравьев, у которых сейчас пошел массовый лет. Делают это по–разному.
Пустельга летает, планируя, на высоте метров сорок, затем делает резкое ускорение машущим направленным полетом, за которым следует быстрый бросок, выполняющийся стремительным пируэтом (порой немыслимым, с переворотом в воздухе). Чаще, перед тем как схватить муравья, взлетает чуть вверх, как на горку; крылья разведены, корпус ставит вертикально, хватает насекомое лапой перед собой. Затем складывает крылья и как бы ныряет с воздушной горки вниз, нагибает голову, перехватывая клювом зажатого в лапе муравья.
Галки ловят муравьев здесь же, вперемежку с соколами, но не лапами, а клювом; да и летуны они, по сравнению с пустельгой, неуклюжие. Галка двигается между «атаками» много больше, долго летит по направлению к муравью натужным машущим полетом (хлопая широкими крыльями, словно с трудом держится в воздухе и вот–вот упадет), затем делает не очень резкий, не очень быстрый и уж совсем не грациозный пируэт, а уже потом, притормозив, прицельным уколом клюва по линии движения хватает муравья.
Смешно даже говорить об окупаемости этой кормежкой энергетических затрат на нее, а вот кураж в поведении птиц улавливается с очевидностью. Хотя, кто его знает, может, в этих свежих муравьях какая‑нибудь особенно ценная аминокислота? Или просто кисленького захотелось? Или полетать, порезвиться охота?
В птичьей круговерти на фоне солнечного неба и серебристых сверканий прозрачных крыльев бесчисленных муравьев появляется парящий среди кормящихся птиц ястреб–перепелятник. Осмотревшись, он четыре раза подряд по плавной дуге невсерьез пикирует на охотящуюся рядом пустельгу. Чего ради? От зависти, что сам так не может, как она? Склочник и зануда».