Во–вторых, на краю ареала, в экстремальных или необычных для себя условиях, каждый вид предоставляет экологу особо ценную возможность узнать о нем что‑то новое, еще не известное науке.
В–третьих, в силу чисто биологических причин, хищные птицы имеют колоссальное значение в жизни природных сообществ, и, изучая их, вы можете многое понять о жизни и взаимосвязях гораздо более широкого разнообразия соседствующих с ними существ. И так далее.
Поэтому, хотя речь и не идет о каком‑то сногсшибательном открытии или особо загадочной находке, не надо, однако, и думать, что решение начать поиски этого вида имело под собой чисто эмоциональную подоплеку, вовсе нет. Стремление найти эту птицу никогда не превращалось у меня в ма–нию, хотя всегда было шире собственно научного интереса, являясь неким фоном, подсвечивающим и орнитологические изыскания в поле, и вживание в природу, историю и культуру региона, и работу над собой.
Я вновь и вновь возвращался в Туркмению, обследуя в Западном Копетдаге район за районом. Утешительные результаты были, но мало. Не было главного ― гнезда с яйцами или нелетающими птенцами, которое позволило бы формально включить ястребиного орла в список фауны СССР для законодательной охраны этой птицы и изучить биологию вида на северной границе ареала. Продвигались мои поиски при этом не так быстро и не с такой легкостью, как хотелось бы.
ПТИЦЫ и ОВЦЫ
Все мы ― суть создания одного Творца. И разве допустит он, справедливый и великодушный, чтобы одно существо обижало другое?
«22 ноября. Здорово, Маркыч! Как сам?
…Обязательная деталь любого ландшафта в долине Сумбара ― следы овец и коз. Везде. Старые, новые, одни поверх других. Почва глинистая, во влажную погоду следы эти пропечатываются четко, как в пластилин, а потом, когда все высыхает, они затвердевают и остаются в таком «забетонированном» виде на многие месяцы.
Перевыпас здесь ― ужасный бич, причина многих бед, но проблема эта просто не решается: Туркмения как‑никак ― скотоводческая страна.
У меня к скотоводству своя особая нелюбовь. Рельеф везде мягкий, пологие холмы или вполне проходимые скалы, поэтому, хоть и гоняют скот некими излюбленными маршрутами, доступно для него все, полынь везде более–менее одинаковая, все в равной степени пожрано и выбито; предсказать, где и когда появятся овечки с козочками, практически невозможно.
Только приду в холмы, расставлю лучки, приколю их шпильками к земле, насторожу, затрачу на это время и силы, отойду, усядусь наблюдать, моля Бога, чтобы жаворонки мои прилетели сегодня именно на это место, как вдруг, в самый неподходящий момент, появляется из‑за холма отара.
Выползает из‑за кромки склона нечто пятнистое, мохнатое, движущееся расползающимся живым потоком, стекающим неотвратимо прямо в лощину, где мои лучки расставлены. Мне ничего не остается, как сесть где‑нибудь на бугорок и следить в бинокль, кто наступит в лучок, сбив насторожку, кто пройдет вплотную.
В первое время я пытался было безмозглых животных от лучков отгонять, но это только хуже: шарахаются из стороны в сторону. Плюс никакая особая активность нежелательна еще и потому, что пасут скот часто туркменские дети, которым лучки вообще лучше не показывать: весь день потом отбою не будет. И вот в результате сижу беспомощно и безропотно, по–восточному приняв судьбу, как она есть, и рассматриваю в бинокль домашних братьев меньших. Сдохнуть можно. Сплошные шедевры.
Овцы все одинаковые лишь на самый первый взгляд, а как повнимательнее присмотришься ― совершенно все разные (а козы и подавно). И физиономии у них разные, и характеры. Разглядываю их в бинокль, а потом отрываю его от глаз и вижу, что в пяти метрах от меня выстроились полукругом штук пять, а то и десять овец и с безапелляционным овечьим исступлением смотрят на меня во все глаза. Я им: «Кыш! Дуры…»
Они шарахаются от меня, гулко топая по плотной земле, но им на смену почти сразу подходят и выстраиваются полукругом новые, И вот здесь я к ним вплотную уже без бинокля пригляделся, а как пригляделся, то чуть не помер со смеху.
Ты знаешь, мое излюбленное хобби ― рассматривать бесконечную вереницу лиц и характеров в метро на встречном эскалаторе. Так вот с овечками ― то же самое. Не в смысле, что люди в метро ― как бараны, а в смысле того, что разнообразие образов в овечьем стаде вполне сопоставимо с разнообразием человеческих образов в метро. Причем типажи, как это бывает, когда замечаешь человеческие черты в животном, ― на пределе гротеска, карикатурно, как в мультфильме. Чего и кого я только не насмотрелся! Парад–алле, что угодно: от «Мисс Европа» до балашихинского «качка». Полный атас.