- Кто?
- Алёна. Которая с глазами.
- А еще?
- Подруга. С буферами. Тебе понравится. Знаешь, как я с ними познакомился?
Они с подругой брали "сухаря". В винном на Круглой, где Мессер заряжался на природу. Выходит, а к ним центровые пристают. За углом обоих вырубил, а девчонок проводил. На Коммунистической живут. В Доме под шпилем. Но подъехать обещали. Только предупреждаю!
- В смысле?
- В смысле: красивый больно.
- Кто, я?
- Бля, Пол Маккартни!
Александр смеется, сжимает виски. Заодно вытряхивает иглы из волос.
К костру прибивает еще двоих. Сначала дылду лет пятнадцати, которая сразу переходит в горизонталь: "А я из дому убежала". Подпирает щеку и больше о себе не говорит. Другая - стриженая брюнетка. На электричку опоздала. Профтех. С такими опыт есть. Он влезает к ней в спальник, который уступил друг Мессер. Целуется брюнетка так, что голова идет кругом. Кожа горячая и плотная. Стащив ей на бедра джинсы, он ищет резинку и обнаруживает закрытый купальник. Она в ответ смеется: "Чтобы труднее изнасиловать". Он оттягивает край, освобождая прижатость волос, средний палец скользко обжигает. "А может, не надо?" - "Может быть, не надо", - не возражает он. Вынимает руку и втыкает палец в хвойный наст.
Уже различимы верхушки сосен.
В палатке Боб перематывает маг, врубая все сначала:
Опять от меня сбежала
последняя электричка,
и я по шпалам, опять по шпалам
иду домой по привычке...
"Куда?" - удерживает пэтэушница, не подозревая, что она со всем этим раскладом уже в далеком прошлом. Лицом в потухшем костре спит Мессер. Он сбивает пепел с заросших щек и баков:
- Слышишь? Мне пора.
- В город?
- В Москву. Судьбу брать в руки.
- Чувство такое?
Он кивает.
- Может, еще денек-другой? Кадры мои подъедут, по-настоящему тебя проводим... Алекс?
Кадры с улицы Коммунистической подъезжают на природу отнюдь не в клетчатых рубашках. Замшевые мини-юбки, кофточки. Манжеты и жабо. Обе на год младше, обе кончили десять классов и будут поступать в иняз. На каблуках Алёна выше Мессера, но вровень с ним. Алёна шатенка с локонами - и то ли с зелеными, то ли с голубыми. Не глаза, а морская волна. Поступает на французское.
Подруга Нонна темно-русая и с карими глазами. Хочет изучать немецкий.
Нонна озабочена своими формами, она медлительна и первой не говорит, тогда как Алёна - вся порыв, и даже если молчит, глаза смеются:
- А я вас где-то видела. Но где?
Зрачки, как пара пистолетов.
Солнце садится над водохранилищем. Нежно-алый песок. Девчонки садятся, они восходят на причал.
- Как тебе ее подруга?
Груди у подруги раза в два больше, чем у матери Александра, который отвечает дипломатично:
- Все при ней.
- Вот и займись. А на Аленке я женюсь. Чего ты? Знаешь, сколько у меня выходит чистыми?
- Сколько?
- Нам хватит. "Панонию" себе куплю.
- С коляской?
- Зачем? Сзади меня будет обнимать. Понял? Как в кино.
- В каком?
- В этом, как его? Забыл название. Да они в любом сейчас на мотоциклах сзади. Будем с ней Ангелами Ада.
Они ложатся поперек. На теплые доски. Распугав мальков, со звоном Мессер вытягивает авоську, полную бутылок, с которых смыло ярлыки.
- Они же пьют сухое?
- Не было нигде. До самой станции дошел. Пусть привыкают...
Девочки встают навстречу.
- Я вспомнила! Вы по телевизору стихи читали.
Мессер ревниво смотрит.
- Это был не я.
- Нет, вы!
- Наверно, Евтушенко.
- Вы! В белом свитере! На меня он произвел большое впечатление.
- А стихи?
- Что-то про старый город дымный? А что это за город?
- Это город Ленинград.
- А я подумала, Париж. Как интересно! Никогда в Ленинграде не была.
- А в Париже?
- Издеваетесь? Зато родилась я в Австрии.
- Бывает. В Вене?
- Не совсем, но в Вене я жила. Потом в Будапеште, когда папашу перебросили.
- В Пятьдесят Шестом.
- А вы откуда знаете?
Они вступают в молодой сосняк, где душно. Кора истекает смолой, сверкающей на своих извивах. Наст пружинит, скользит. Воронки от разорвавшихся здесь снарядов заросли ольхой, траншеи обвалились, но сглаженный временем рельеф войны все еще сообщает какую-то общую тревогу.
Они поднимаются к корабельным соснам.
Длинные сильные ноги легко несут Алену. На подколенках напрягаются сухожилия. Крутые ягодицы попеременно натягивают юбку. Наполовину женщина, наполовину девочка, она оглядывается.
Он отводит глаза.
Вход в палатку с алыми отворотами. Проветривается...
Боб строит костер. Валежник ему подтаскивают приблудные девчонки разной степени одичания. При виде Алены с подругой дикарки застывают на мгновение, потом, омрачившись, возобновляют труд. Стриженая пэтэушница, с которой Александр имел вчера интимный, можно сказать, контакт, поворачивается: " Это что за принцессы крови?"
Мессер уводит принцесс по поляне. Место выбрал он не просто так, он горд диспозицией. Во время войны здесь стоял орудийный расчет. Снаряды были, где будут бутылки.
- А вот отсюда херачило орудие. Ну! Дальнобойное!
Алёна сгибается от хохота.
- Мессер, ты следи за языком! - Боб понижает голос, обращаясь к Александру:
- Кадров сегодня навалом, но из стоящих только одна. Согласен?
- Девочка еще.
- Семнадцать? Самый возраст всерьез заняться. С такими данными из нее выйдет классная чувиха. Если в хорошие руки попадет, конечно.
- Вот и займись.
- При этом психе? Мне жизнь дороже. А вот что будешь делать ты, не знаю. Она, по-моему, на тебя глаз положила.
- Тебе так кажется?
- Боюсь, что не мне одному. Смотри, смотри: так и стреляет. Чувствует, что говорят о ней.
- Ничего не буду делать, - не без горечи решает Александр. - В Москву я уезжаю...
Искры летят в темноту. "Зубровка" нагрелась. Пальцы в золе, картошка обжигает губы. Алёна сидит через пламя напротив. Длинные голени опалены до блеска. Мессер подносит сигареты, она берет. Рассказывает что-то, она хохочет. Эта смешливость раздражает - из центра все же девочка. Но ясно неразборчива. К тому же курит. "Слушай, тебе это надо? - толкает пэтэушница, которая зачем-то расположилась рядом. - Это же целка?" Он молчит и пьет. Отчаявшись, мстительная брюнетка выдает частушку про мальчика, который только пальчиком. Смех прерывает Мессер. Поздно. Скоро последняя электричка. Подруга Нонна уже давно стоит с озабоченным видом, но Алёна непрочь остаться на ночь.
- В город! К экзаменам готовиться!
Он хватает сзади Алену подмышки и ставит на ноги.
Алёна упорствует, садится снова, что вызывает ропот приблудных, вслух осуждающих бесстыдство целки, и в этом шуме только Александр обращает внимание на странный звук извне.
Где-то в лесах детонировала от старости мина? Самолет взял звуковой барьер?
Над картофельным полем нервно пульсируют отсветы газосварки. Потягивает гарью. Чернеют силуэты - одиночки, пары, группы, которым цепь солдат преграждает путь к станции. Они останавливаются на мягких грядках. От станции по шоссе одна за другой срываются в город машины скорой помощи. Милицейские мигалки, прожектора и вспышки автогена озаряют катастрофу - с товарняком столкнулась электричка. "Битком была, - слышны голоса. - Двери заклинило, кровище хлещет..." - "А напишут: жертв не было". - "Ничего не напишут..." Повинуясь неслышной команде, солдаты начинают наступать. "Как немцы в кино", - произносит Алёна, не двигаясь с места. "Идем отсюда", говорит подруга.
Алёна задевает его бедром, отчего на шоссе он всходит этаким Байроном - подтягивая ногу. Подруга в отчаянии, ей нужно в город, родители и так уже волнуются, а если слухи дойдут о катастрофе... Но транспорт сейчас только для жертв. Пешком? Дойдет к рассвету. Родители уже с ума сойдут. "Не знаю, - говорит он. - Может быть, такси?" - "В такое время? Здесь?" - говорит Алёна. "Писательский поселок, - показывает он во тьму. Богема приезжает ночевать..."