* * *
Они встречаются после работы. Кино. Домой.
На последней площадке ее подъезда садятся на свой сундук. Откатывается пустая бутылка.
- Кто сюда повадился?
Но по звуку бутылка длинногорлая.
- Наша. Не помнишь? С зарплаты распивали.
- Давно это было...
- Как на работе?
- Конвейер... Засыпаю.
- А коллектив?
- Какие-то грубые они. Типа: "Ну, девки, какого я в субботу с танцев увела! Ну, всю пизду разворотил!"
Ударившись об стены, один за другим отлетают окурки, разбрасывая искры.
Тепло радиаторов снизу не достает. В щели чердачной двери дует морозным холодом. Не снимая пальто, он встает в темноте на колени. Ладони скользят по шероховато-скользкому нейлону, по нежной голой коже. Лопнувшие резиночки подвязки торчат наощупь, как рожки испуганных улиток. Свистящий звук боли.
- Что?
- Паяльник уронила...
Сначала он дует на ожог.
Висячий замок, на который заперт этот сундук, полный скрытых сокровищ, имеет тенденцию брякать.
Что раздражает.
Как и тщетные усилия любви.
- Наверное, я больная. Алка мне говорит...
- Ты что, обсуждаешь с подругами?
- Ты тоже с друзьями, наверно.
- Нет. Я - нет.
- Она же медик. "Ты, наверное, фригда". Говорит.
Он не верит:
- Вообще ничего?
- Ну, как ничего... Во-первых, интересно. Благодарна, конечно, тебе. Столько внимания мне уделяешь.
- Дело не в этом. Тебе хорошо?
- Хорошо.
- А как, нормально хорошо или с переходом в другое измерение?
- Нормально. Ты не беспокойся, милый.
- Но земля не плывет?
- А что, должна?
* * *
В фойе театрального института с нездешним видом курит Олег Табаков. Больше нет никого.
Вместо обещанных красавиц встречают их гардеробщицы в синих халатах.
Зал детей вскрикивает, когда Волк врывается к Бабушке. В этой роли актриса Аида Правилова вполне убедительна. Однако, проглоченная Волком, она появляется на сцене снова - в роли Красной Шапочки.
Насилу они удерживают хохот. Закрываются ладонями, сгибаются, чтоб спрятаться за спинками.
Волк грозно смотрит со сцены.
После спектакля дети и матери уходят, они остаются. Стена нет и нет. Они поднимаются на сцену за кулисы. По лестнице и в пустой коридор артистических уборных. На паркете тени оконных рам. Тихо. Дровосеки разошлись. Мазурок неожиданно толкает Адама на дверь. Грохот. Но открывается не ударенная дверь, а через две. На них хмуро смотрит Стен. До пояса голый, а ниже в костюме Волка. Издали Мазурок начинает:
- Бабушка, а Бабушка? Почему у тебя такой большой хвост?
Без улыбки Стен скрещивает руки на груди. Смотрит на них, но говорит не им:
- Аида, не сейчас! Аида, ко мне друзья пришли!
Он резко бледнеет, когда в уборной раздается грохот, звон, обвал осколков. В коридор выбегает Правилова. На руке норковая шуба. Волосы, как у Мерлин Монро. Черное платье перетянуто в попытке подчеркнуть талию.
Держа за спиной розу, Адам почтительно здоровается, но его в упор не замечают.
Правилова смотрит на Стенича, он на нее. Ярко-красный рот кривится, свистит и шипит:
- Смотри, козлоюноша... Допрыгаешься.
Заслуженная актриса республик удаляется, отстукивая каблучками сапог.
- Зеркало разбила...
Голые лампочки ярко освещают фанерный испод, а зеркало разлетелось по всей уборной и хрустит под ногами у Стенича. Переодеваясь, он затягивается сигаретой, которую каждый раз пытается устроить на черный осколок пепельницы. Вдруг он хватает нож и начинает бить по столику, будучи бутафорским, нож резиново сгибается:
- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Мазурок делает глаза:
- Чего это он?
- Любовь, - объясняет Адам. - На, выпей!
Стенич пьет из горлышка, отрывает бутылку во гневе:
- Бешенство, а не любовь! И если бы только матки!..
- Волк, успокойся!
Ему вручают ему розу в целлофане.
- Мерси...
- Стас! Ты был бесподобен.
- А сами смеялись.
- Кто смеялся? Полный успех! Детишки весь зал обоссали от ужаса. Когда ты голосом Бабушки: "Кто там?"
Ясное небо над проспектом. Морозец.
Заведение на четыре столика. Спящая стоя буфетчица просыпается. Лазурной эмали глаза. Изразцовые. Кружевная наколка в спутаных волосах. Вспухшие губы. Отпустив им шампанское, это чудо за стойкой, груди подперши, начинает бороться с зевком, запрокидываясь к полке с бутылками. Красные пятна на шее: то ли душили, то ли засосы оставили в ночь на субботу.
- Общепитом увлекся?
С усилием отрывается он от лазури.
Под колченогим столиком добавляют в фужеры коньяк.
Выпив, Стенич взвывает:
- Мальчики, пропадаю... Из института попрет.
Не в курсе один Мазурок:
- Кто?
- Красная Шапочка.
- За что?
- За невнимание.
- Инстинкт выживания есть? Обеспечь невынимание.
- Есть другой человек...
- Совмести. Тетка видная. Нет, ну, давай объективно? Уж получше, чем наши мамаши.
Адам не уверен:
- Как сказать...
- Никакого сравнения! - говорит Александр.
- И моя никакого! Только в обратную сторону, - говорит Мазурок. Крокодил! Как мой батя ее, не пойму.
- А я понимаю, - говорит Александр. - Выражаясь инцестуозно.
- Слова из спецхрана... Где ты подковался?
- Мальчики, что мне делать?
- Ну, попрет. Армии боишься?
- Хуже. Грозит посадить.
- Брось...
- В лагерь, что ли?
- Не на кол же, - говорит Мазурок. - На каком основании?
- По новой статье, говорит. Что за статья?
- Есть такая. Диверсантов от литературы распространял?
- Каких диверсантов?
- Роман Пастернака? Бредни Тарсиса? Синявского с Даниэлем? "Что такое социалистический реализм"? "Говорит Москва", "День открытых убийств"?
- Обижаешь. Что я вам, книжный червь?
- Трепался? Анекдоты травил?
Стенич повинно молчит.
- Значит, слушай сюда, пацаны. Статьи, о которых она говорит, появились в УК не случайно. Комитет настоял. Андерс?
- Весь внимание.
- Помнишь, как ты выступал в ресторане? Твое счастье, что обратной силы закон не имеет... - Стекленея глазами, Мазурок шпарит, как на экзамене:
Систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, равно изготовление или распространение в письменной или иной форме произведений такого же содержания, наказывается лишением свободы на срок до трех лет, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до ста рублей.
Сто Девяностая-Прим.
- В устной форме? - Стенич хватается за голову. - Подпадаю...
- Dura lex, sed lex. Суров закон, но это закон. Отныне язык за зубами держать.
- Мальчишки... Мои вы красивые... СОС!
Адам, вдруг заикаясь:
- М-может быть, ее...
- Нет! - пресекает Стенич. - Нет. Никаких фантазий на темы русской классики. Разве... разве что по картине "Три богатыря", чтобы заткнуть не только рот...
Непонимающе они глядят, как этот бедняга допивает, ставит фужер на бледно-салатовый пластик, обнесенный по периметру алюминием, наваливается, отчего три ножки подскакивают:
- Соблазните Аиду!
* * *
Он приходит в себя на бордовом диване.
На спинке стула зеленый пиджак "букле". Что по-французски, сказала она, означает "колечками". Но пиджак швейной фабрики "Комсомолка". Двадцать пять рублей вложено, чтобы было в чем ходить на работу, с которой в минувшую пятницу он уволился по собственному желанию. Извлеченный из бокового кармана платок он использует, сворачивает и сует обратно в пиджак.
Берет со стула недопитую чашку и, обоняя свежевытертый запах на пальцах, выпивает стылый кофе до гущи.
- Красивая чашка.
- Из Австрии. Сварить ещё?