Технология – вот что меняется прежде всего: под покровом представительного режима бюрократическая техника становится все более абстрактной, сложной, изощренной. И вокруг новой политической элиты формируется новая общественная сфера привилегий и спекуляций. Новая элита выступает под новыми лозунгами (влияет на общественное мнение с помощью манифестов, публичных выступлений, прессы, выборов, парламентских маневров, а не придворных интриг и косвенного давления на классы), и привилегированный круг, следуя новым тенденциям, стремится к деньгам, сулящим престиж, а не к престижу, сулящему деньги.
Правящая масса не стала многочисленнее прежней. Вопреки химерам представительной системы, буржуазия в рамках демократических и парламентских учреждений осуществляла не больше коллективной власти, чем так называемые господствующие классы старого режима. Чем, в сущности, отличаются для беспристрастного наблюдателя «парламентский мир» и «мир Двора»? Всегда есть несколько сотен слабых и беспомощных честолюбцев, которые нашли возможность добраться до прихожих и кулуаров и копошатся затем там вокруг сотни одаренных администраторов. В свою очередь этот крут одаренных вьется вокруг пяти, шести возможных лидеров будущего правительства. Правящая элита концентрируется в этих двух кругах. Невзирая на революционные и электоральные перевороты, со времен 1789 года эти круги не изменили своих политических традиций и нашли выражение в ряде типичных персонажей. Вот они: Фуше и Талейран, позднее Тьер, еще позднее Клемансо. Только эти круги и являются действующими, в то время как техника, которой они пользуются, отвечает экономическому состоянию, а история способствует или терпит ее. А под этими правящими кругами бездеятельно располагаются опорные, привилегированные классы.
Экономическая эволюция[6] в определенный момент требует новой техники управления и нового духа в общественном законодательстве. Торгово-промышленное общество нуждается в иных законах и в иных вождях, чем общество сельскохозяйственно-военное. К 1789 году родовая знать и крупные землевладельцы были в большинстве своем давным-давно отстранены от управления; но находившиеся у власти буржуа, дворяне мантии или придворные должны были приспосабливаться к старым, отжившим обычаям, на которые тяжким бременем давили воспоминания о сельскохозяйственно-военной эпохе.
В Англии переход от одного строя к другому в политическом плане совершался столь же трудно и насильственно, как и во Франции, но в плане социальном оказался менее ощутимым. Земельно-военная аристократия постепенно превратилась в крупную промышленно-торговую буржуазию и получила другое название. В то же время фактическая власть всегда принадлежала небольшому кругу из нескольких способных к правлению личностей, представителей более или менее старинных родов. В Германии же прусский клан также по-своему приспособился к новым требованиям.
После этого анализа мы можем вернуться к аргументации Маркса: от А к В… Мы можем отвергнуть то соображение, что политическая власть перешла от А к В, от знати к буржуазии. Мы можем утверждать совершенно обратное: власть перешла от внеклассовой политической элиты одного типа к внеклассовой элите другого типа; и вслед за этим новые привилегии создали новый привилегированный класс. Одну политическую технику сменяет другая политическая техника, и один порядок получения привилегий сменяется другим.
Но в количественном отношении не происходит никаких изменений. Невзирая на все аксессуары всеобщего избирательного права и парламентского представительства, не происходит никакой смены власти класса малочисленного более многочисленным классом, ни о каком расширении базы правления речь не идет. Количественное отношение остается незыблемым: общественная волна проходит через эти учреждения, как речная вода через шлюзы.
На основе анализа отношения А и В мы можем предугадать отношение В и С. Исходя из посылок, выбранных самим Марксом в качестве прецедентов, ссылка на которые должна продемонстрировать действие исторических законов, мы вправе вывернуть его заключение наизнанку и предложить следующее: «Как буржуазия не сменила знать в качестве правящего класса, так и пролетариат не сменит в этом отношении буржуазию». Политическая диктатура пролетариата оказывается мифом, построенным как антипод мифа о диктатуре буржуазии, то есть невозможное будущее выводится из нереального прошлого.
6
Может показаться, что мы соглашаемся с точкой зрения исторического материализма, но это совсем не так. Если мы постоянно говорим о воздействии экономических событий на события политические, то что же в нашем мировоззрении выступает характеристикой экономического события? – Перемена в производительных силах, как и для Маркса. Но что меняет производительные силы? – Открытия. Нет ничего менее материального. Открытие паровой машины – не более материальный факт, чем открытие дифференциального исчисления или открытие «Джоконды».