Дремавшая Ирочка легонько вздрогнула и открыла глаза.
– Всё, мы приехали, – сказала Наташа.
– Куда? – спросила дочь.
– В кино сниматься. Ты что, расхотела?
– Не знаю пока.
Наташа дождалась, пока все выйдут из салона, натянула садистские башмаки на озябшие ноги и выбралась следом. Здесь оказалось гораздо холоднее, чем в городе. И дождь шёл сильнее. Повсюду была слякоть. Наташа застегнула телогрейку и взяла Ирочку на руки.
Съёмочная группа расположилась на краю огромного изрытого поля. Громко тарахтел генератор. Рядом с большой палаткой стоял человек в дождевике и что-то объяснял солдатам вермахта. Офицер, важно кивая, курил айкос.
– Массовка приехала! – крикнула какая-то женщина.
– А Кобелева где? – крикнул в ответ мужчина.
Человек в дождевике закончил объясняться с солдатами вермахта, огляделся и зашагал к Наташе. Это был Кузин.
– Здрасьте-здрасьте, – сказал он. – Как добрались?
– Хорошо, – ответила Наташа. – А я думала, будут пробы.
– Вы нам без проб подходите. Идёмте, режиссёр на вас посмотрит.
Наташа пошла следом, прижимая к себе Ирочку.
В палатке сидел небритый мужик лет сорока пяти. С брезгливым выражением лица он смотрел на монитор. Наташа узнала кинорежиссёра Панкрашова. На экране солдаты вермахта шли через поле.
– Хуёво идут, – сказал Панкрашов. – Как-то слишком в ногу. И рожи наши. Ну, видно же, что рожи наши. Немцы, а носы картошкой. Вон, как у тебя прям.
Он оглянулся, увидел Наташу с Ирочкой, икнул и поздоровался.
– А вот и наша мать-героиня, – сказал Кузин.
Панкрашов погладил живот.
– Хорошее лицо, мне нравится.
– Спасибо, – смутилась Наташа.
– Немного глуповатое, миленькое, простенькое. И ребёнок ничего.
– Я же говорил, – сказал Кузин.
– Ладно, тогда сейчас начнём снимать. Яма готова?
– Готова.
– А навоз?
– Водитель звонил, приедет минут через сорок.
– Хорошо. Навоз – это хорошо.
Панкрашов снова повернулся к монитору.
– Ну, что ты думаешь, Серёжа?
– Да нормально, – пожал плечами Кузин.
– Тебе всё нормально. Пусть Галя готовит массовку.
Кузин вывел Наташу из палатки. Подозвал Галину Антоновну.
– Сейчас начинаем. Объясни всё Наде.
– Я Наташа, – сказала Наташа.
– Правда? – почему-то сильно удивился Кузин. – А я думал, Надя.
Галина Антоновна закурила.
– Завтра снег обещали.
– Жаль, не сегодня, хорошо бы смотрелось. Снег, грязь, кровь.
– Кровь? – спросила Ирочка и сжалась.
Наташа перехватила её удобнее. Руки уже потихоньку отнимались.
– Это понарошку, – сказала Галина Антоновна. – Идём.
Они зашагали через поле. Наташа с трудом переставляла ноги в приросших ботинках. Впереди она увидела глубокую яму в форме воронки, на краю которой уже собралась массовка, солдаты вермахта и члены съёмочной группы.
– Значит, Наташ, тут всё просто. Кино о войне. Сцена расстрела. Вы сейчас все лезете в яму, фашисты в вас стреляют, вы падаете, конец сцены.
– И всё? – сказала Наташа.
– Ага. Но ты будешь стоять впереди. Тебя хорошо будет видно.
– А меня? – спросила Ирочка.
– И тебя, конечно.
– А я думала, надо будет что-то говорить.
– Нет, говорить ничего не надо.
– Может, кулаком погрозить фашистам?
– Зачем? Просто стойте.
– А стрелять будут холостыми?
Галина Антоновна посмотрела на неё как на дурочку.
– Ну, если пиротехники не накосячат… Я шучу, шучу!
Наташа натянуто улыбнулась. Ирочка вдруг прижалась к ней и прошептала:
– Мама, давай уйдём, мне страшно.
– Ну, что ты, что ты, – пробормотала Наташа.
Фашисты в ожидании съёмки копались в своих смартфонах. Оператор зевал, ёжился и пил кофе из большого картонного стакана. Дождь пошёл сильнее. Наташа опустила Ирочку на землю. Та стала поджимать ножки. «Заболеет ещё, не дай бог. Права была мама, зря пошли», – подумала Наташа.
– Ну, что, лезем в яму, – сказала Галина Антоновна.
Сама, конечно, не полезла. Артисты массовки, поскальзываясь, стали спускаться. Наташа снова подняла Ирочку и пошла следом. Почти сразу провалилась по щиколотку в жидкую грязь. Ноги моментально промокли.
Галина Антоновна, скрестив руки на груди, стояла на краю.
– Строимся, строимся, – командовала она. – Ты, носатенький, встань сзади. Бабулька, ну-ка, иди сюда. Да не наверх, просто на передний план. Подальше, подальше…
«Скорей бы расстреляли уже», – подумала Наташа. От тесноты и холода ноги болели так, что хотелось скулить.
Пришёл Кузин, посмотрел сверху вниз и скривился.
– А почему ребёнок в куртке? С ума сошли?
– Ой, точно, Наташ, давай сюда куртку.
Наташа никак не могла выбраться. Грязь была скользкая, как гололёд. Ирочка весила, наверное, килограмм сто. Все вокруг молча ждали, когда она справится. Ей хотелось крикнуть что-нибудь обидное, даже оскорбительное этим людям, уставившимся на неё, но она стеснялась. Наконец, Кузин спустился на несколько шагов и протянул какую-то грязную палку. Наташа вцепилась в неё и потянула на себя.