— А вы не знаете, долго будут снимать?
— Сегодня снимают короткую сценку, быстро справитесь.
«Значит, и роль будет малюсенькая», — подумала Наташа печально.
Они вернулись в вестибюль. Там уже собрался переодетый народ. В старых платьях, сарафанах, телогрейках, широких штанах и пиджаках они выглядели как оборванцы. Ирочка тихонько заскулила.
— Что ты? — спросила Наташа.
— Мне жалко их, — сказала дочь.
— Почему тебе жалко их?
— Не знаю. Жалко и всё.
Появилась Галина Антоновна.
— Ну что, все готовы?
— Готовы, мамулька, — ответил бодрый старикан в огромной кепке с длинным козырьком.
— Тогда за мной, — сказала она и ухмыльнулась.
Они прошли толпой по гулким коридорам «Ленфильма» и вышли во двор. Там стоял автобус с открытыми дверями.
— Грузимся, грузимся, — скомандовала Галина Антоновна.
У Наташи ломило ступни. Она последней заковыляла в салон, усадила Ирочку к окну и сразу стащила ботинки. Расправив сплющенные пальцы, достала смартфон и написала маме эсэмэс: «Едем сниматься».
Тяжело вздохнув, автобус тронулся с места.
Дорога заняла полтора часа. Их привезли за город. Автобус остановился, Галина Антоновна, кряхтя, распрямила спину и громко объявила:
— Ох, жопу отсидела.
Дремавшая Ирочка легонько вздрогнула и открыла глаза.
— Всё, мы приехали, — сказала Наташа.
— Куда? — спросила дочь.
— В кино сниматься. Ты что, расхотела?
— Не знаю пока.
Наташа дождалась, пока все выйдут из салона, натянула садистские башмаки на озябшие ноги и выбралась следом. Здесь оказалось гораздо холоднее, чем в городе. И дождь шёл сильнее. Повсюду была слякоть. Наташа застегнула телогрейку и взяла Ирочку на руки.
Съёмочная группа расположилась на краю огромного изрытого поля. Громко тарахтел генератор. Рядом с большой палаткой стоял человек в дождевике и что — то объяснял солдатам вермахта. Офицер, важно кивая, курил айкос.
— Массовка приехала! — крикнула какая — то женщина.
— А Кобелева где? — крикнул в ответ мужчина.
Человек в дождевике закончил объясняться с солдатами вермахта, огляделся и зашагал к Наташе. Это был Кузин.
— Здрасьте — здрасьте, — сказал он. — Как добрались?
— Хорошо, — ответила Наташа. — А я думала, будут пробы.
— Вы нам без проб подходите. Идёмте, режиссёр на вас посмотрит.
Наташа пошла следом, прижимая к себе Ирочку.
В палатке сидел небритый мужик лет сорока пяти. С брезгливым выражением лица он смотрел на монитор. Наташа узнала кинорежиссёра Панкрашова. На экране солдаты вермахта шли через поле.
— Хуёво идут, — сказал Панкрашов. — Как — то слишком в ногу. И рожи наши. Ну, видно же, что рожи наши. Немцы, а носы картошкой. Вон, как у тебя прям.
Он оглянулся, увидел Наташу с Ирочкой, икнул и поздоровался.
— А вот и наша мать — героиня, — сказал Кузин.
Панкрашов погладил живот.
— Хорошее лицо, мне нравится.
— Спасибо, — смутилась Наташа.
— Немного глуповатое, миленькое, простенькое. И ребёнок ничего.
— Я же говорил, — сказал Кузин.
— Ладно, тогда сейчас начнём снимать. Яма готова?
— Готова.
— А навоз?
— Водитель звонил, приедет минут через сорок.
— Хорошо. Навоз — это хорошо.
Панкрашов снова повернулся к монитору.
— Ну, что ты думаешь, Серёжа?
— Да нормально, — пожал плечами Кузин.
— Тебе всё нормально. Пусть Галя готовит массовку.
Кузин вывел Наташу из палатки. Подозвал Галину Антоновну.
— Сейчас начинаем. Объясни всё Наде.
— Я Наташа, — сказала Наташа.
— Правда? — почему — то сильно удивился Кузин. — А я думал, Надя.
Галина Антоновна закурила.
— Завтра снег обещали.
— Жаль, не сегодня, хорошо бы смотрелось. Снег, грязь, кровь.
— Кровь? — спросила Ирочка и сжалась.
Наташа перехватила её удобнее. Руки уже потихоньку отнимались.
— Это понарошку, — сказала Галина Антоновна. — Идём.
Они зашагали через поле. Наташа с трудом переставляла ноги в приросших ботинках. Впереди она увидела глубокую яму в форме воронки, на краю которой уже собралась массовка, солдаты вермахта и члены съёмочной группы.
— Значит, Наташ, тут всё просто. Кино о войне. Сцена расстрела. Вы сейчас все лезете в яму, фашисты в вас стреляют, вы падаете, конец сцены.
— И всё? — сказала Наташа.
— Ага. Но ты будешь стоять впереди. Тебя хорошо будет видно.
— А меня? — спросила Ирочка.
— И тебя, конечно.
— А я думала, надо будет что — то говорить.