Кузин кивнул.
— Если мой ребёнок станет заикой, я вас поубиваю! — сказала Наташа, прислушиваясь к собственному голосу. Было ощущение, что слова выходят из головы с большой задержкой.
— Да не станет он никем, — сказал Кузин раздражённо. — Никаким заикой. Успокойтесь уже. И не орите тут. Сами согласились сниматься. Вас никто насильно не тянул.
— Куртку отдайте. И отвезите нас в город.
— Съёмка ещё не закончена.
— Вы издеваетесь?
— Мне больше делать нечего? — устало спросил Кузин. — Да не волнуйтесь, сцену расстрела сняли. Больше стрелять не будем. Только снимем, как вас закапывают. Это быстро.
— Там холодно. Мой ребёнок заболеет. И я заболею.
— Не заболеете. Ещё никто не болел.
— Откуда вы знаете?
— Знаю, и всё. Тем более, сейчас можете погреться, чаю попить. Можно и покрепче. Можно даже растереться. У нас спирт есть.
— Я не пью.
— Зря.
— Идите к чёрту!
Наташа пошла прочь, покачивая Ирочку, которая продолжала реветь. От злости она даже забыла про больные ноги. Кузин что — то крикнул в спину. Потом её догнала Галина Антоновна и приобняла за талию.
— Натусик, ну, ты чего? Это же кино! Волшебный мир кино! Ты в кино снялась! Представь, сколько народу тебя увидит. А вдруг тебе предложат ещё сниматься. Может, роль со словами даже.
— Отстаньте, — сказала Наташа.
В горле у неё стоял комок.
— Ну, прекрати, сейчас погреемся, передохнём, быстренько снимемся и всё, поедешь домой, к мужу.
Наташа разрыдалась. Теперь Ирочка её успокаивала, гладила по щекам и говорила:
— Мамочка, успокойся, не плачь, пожалуйста, очень прошу, умоляю, не плачь, мамочка, пожалуйста…
— Какая добрая, милая девочка, — сказала Галина Антоновна и всхлипнула.
В автобусе Наташа немного успокоилась. Села подальше от всех с пластиковым стаканчиком чая, который принесла Галина Антоновна. Слух потихоньку восстанавливался. Другие актёры массовки жрали бутерброды и обсуждали съёмку.
— Громко было, да, — сказал бодрый старикан. — Я думал, может, просто ружьями потрясут, а потом на компьютере выстрелы пририсуют. Ан нет. Всё натурально. Как в жизни.
Наташе неприятно было находиться рядом с этими людьми. Никто из них ей не помог, не поддержал и не утешил. Только смотрели. И наверняка ухмылялись, злорадствовали. Сволочи. Враги.
С улицы раздался крик:
— Говно привезли!
— О! — сказал тип, похожий на алкаша, и поднял вверх указательный палец.
Пришла Галина Антоновна.
— Ну, что, готовьтесь потихоньку. Навоз выгрузили. Сейчас начинаем.
Наташа вышла из автобуса последней.
— Вы гарантируете, что стрелять больше не будут?
— Да не будут, не будут. С одного дубля сняли нормально. К тому же патронов нет. Бюджета, если честно, хватило на один расстрел. Сейчас закопают вас слегка, и поедем переодеваться.
— Скажите, а вот зачем навоз? Только и слышу: навоз, навоз.
— Ну, как. Вас будут в навоз закапывать.
— Что?!
— Мамочка, что такое навоз? — спросила Ирочка.
— Вы сейчас шутите?
— Нет. Это Андрей Адольфович придумал.
— Адольфович?
— Да, Панкрашов наш, в смысле. Для него это какая — то важная метафора. Я, правда, не очень поняла, но не суть. Он — умный. Я — дура.
— Это же просто безумие и издевательство, — прошептала Наташа.
— Вовсе нет. Идём, Наташ, быстро снимемся и отдыхать.
— Да — да, идите, я догоню, сейчас.
Наташа дождалась, пока Галина Антоновна отойдёт подальше, обошла автобус и прижалась к нему спиной. До опушки леса было метров тридцать. Двигаясь вдоль просёлочной дороги, километров через пять, кажется, можно выйти к шоссе. Какая — нибудь машина наверняка их подберёт.
— Иришенька, солнышко, сейчас ни звука!
— А я молчу, — ответила Ирочка.
— Умница.
Наташа побежала к лесу, остро чувствуя, какая у неё беззащитная спина. Одного выстрела хватит, чтобы перебить эту спину. Ирочка на руках подпрыгивала и немножко похрюкивала. Показалось, что сзади их окликнули. Она побежала на пределе сил, не думая о ногах, которые, казалось, медленно пропускали через мясорубку. Забежав на опушку, она успела поставить Ирочку и повалилась на землю, скуля от боли.
— Мама, что с тобой? — спросила дочь.
— Ничего страшного, зайчик, — простонала Наташа. — Мама ножки натёрла.
Она кое — как стянула эти чудовищные ботинки и злобно швырнула их в кусты. Ноги были испачканы грязью и кровью. Наташа представила себя лежащей на операционном столе, отчётливо пахло лекарствами, она разглядела хирурга, который выбирал пилу для ампутации ступней. Почему — то он выглядел точь — в — точь как её бывший муж.