В прохладном вестибюле «Ленфильма» толпился народ. Десяток обветшалых старух и несколько стариков, похожих на алкашей. Наташе показалось, что все на неё смотрят. Смутившись, она вывела Ирочку на улицу и набрала номер Кузина. Из трубки раздался протяжный женский стон. И тут же заиграло что — то скрежещущее, видимо, какой — то хеви — метал. Или как он там называется? Наташа в этом не разбиралась.
— Слушаю вас, — ответил усталый мужской голос.
— Валерий Александрович? — спросила Наташа. От волнения её голос слегка взвизгнул.
— Кто это?
— Наталья Попова. Вы вчера нас пригласили на пробы в кино. Помните, в парке? Мы с Ирочкой приехали.
— А, ну здорово, — сказал Кузин. — Вы внизу?
— Мы на улице стоим.
— Заходите внутрь.
И отключился.
— Мама, кому ты звонила? — спросила Ирочка.
— Режиссёру, — ответила Наташа.
— А что он сказал?
— Сказал зайти.
Они вернулись в вестибюль. К ним тут же подошла старуха с опухшим лицом, наклонилась к Ирочке и начала сюсюкать:
— А кьто тють у няс? Кьто? А как няс завуть?
Наташе стало противно. Ирочке, кажется, тоже. От старухи пахло пылью, паутиной и, возможно, могилой. Она достала из кармана конфету и чуть ли не силой запихала Ирочке в руку.
— Утю — тю — тю-тю. Какая миленькая, какая розовенькая.
— Простите, — сказала Наташа. — А вы тоже на пробы?
Старуха выпрямилась.
— Куда? — спросила она.
Из длинного коридора вышла полная женщина лет пятидесяти, стриженная под машинку.
— Так — так, — сказала она басом. — Все в сборе? Идёмте переодеваться.
Народ потянулся в коридор. Наташа стояла на месте. Заметила, что Ирочка разворачивает конфету, отобрала и сунула в карман. Дочь выпятила нижнюю губу и прослезилась.
— Это плохая конфета, — сказала Наташа. — Её нельзя кушать.
— Почему?
— Бабушка носила её в попе.
Ирочка сморщилась и высунула язык.
— Я тебе куплю хорошую конфету.
— Мамочка, а можно мне «Баунти»? Я так её люблю.
Женщина, стриженная под машинку, подошла к ним.
— Вы на съёмки «Фашистов» пришли?
— А я даже не знаю, — ответила Наташа, зачем — то достала телефон и зажгла экран, будто там была подсказка. — Нас пригласил Валерий Александрович Кузин.
— Идёмте переодеваться.
— А Кузин?
— Я за него, — сказала женщина.
— А что сейчас будет? Пробы? — спросила Наташа, шагая за женщиной.
— Зачем пробы? Сейчас переоденетесь и поедете на съёмки.
— Так сразу? А текст? Я не знаю, что говорить. И не репетировала.
— Ничего страшного, — сказала женщина насмешливо. — Тебя как зовут?
Она наклонилась к Ирочке.
— Иришенька солнышко, — ответила та важно.
— Ишь ты!
— А вас? — спросила Ирочка.
— Галина Антоновна, — произнесла женщина медленно и громко.
— А я думала, будут пробы, — продолжала Наташа.
— Да чего время тратить.
Они поднялись на второй этаж и зашли в костюмерную. Большое помещение было заставлено вешалками. Вестибюльные старики получали одежду для съёмок и уходили за ширмы.
— Наталья! — крикнула Галина Антоновна.
— Что? — дёрнулась Наташа.
— Это я не вам.
Пришла девушка лет двадцати с усталым лицом.
«Она тоже Наташа, — подумала Наташа. — Как я».
— У нас тут мать — героиня, — сказала Галина Антоновна. — Переодень.
— Сделаем.
Наталья привела Наташу с Ирочкой в закуток. Забрала паспорт и принесла одежду: старое платье, телогрейку и бомжеватого вида ботинки. Ирочке досталось чуть более симпатичное платьице и сандалики.
— Переодевайтесь, — сказала Наталья, закрыв закуток шторкой.
— А нижнее бельё оставлять? — спросила Наташа.
— Ну, это уж как хотите.
Сначала она переодела Ирочку, потом переоделась сама. Нижнее бельё оставила. Ботинки оказались твёрдые, как дерево, и очень узкие. Наташа с трудом втиснула в них ноги.
— А нет ли у вас другой обуви?
— Эти самого большого размера, — ответила Наталья, разглядывая Наташины лодыжки.
Наташа смутилась и попыталась их втянуть.
— Мама, мне холодно, — сообщила Ирочка.
В этом дешёвом сером платьице дочь выглядела жалко, как ощипанный цыплёнок. У Наташи сжалось сердце.
— Да вы пока курточку наденьте, на съёмках снимете, — сказала Наталья.