Положительным моментом можно считать изучение корней арийской цивилизации и потребность в возвращение к истокам, что было свойственно некоторым национал-социалистическим и близким им по духу кругам. Однако и в этом вопросе, решить который уже пытались отдельные апостолы германизма, из-за предрассудков не сумели достичь положительных результатов. Позднее, говоря об СС, мы рассмотрим некоторые инициативы подобного типа. В рамках партии ограничились эксгумацией древних обычаев, что имело отношение скорее к фольклору. Впрочем, отдельные массовые ритуалы обладали до некоторой степени гипнотизирующим и зрелищным характером, как например, ритуальное возжжение огня и передвижение свастики, составленной из людей с горящими факелами, на Берлинском стадионе в день летнего солнцестояния. Вспомнили также древнегерманские руны, использовав их для обозначения некоторых организаций (тех же СС). Однако в области понимания символов — тесно связанной с традиционным мировоззрением — непреодолимым препятствием стало уже указанное неприятие трансцендентного измерения, что привело, в частности, к пренебрежению древним «магическим» аспектом рун. Вообще, говоря о правильном понимании и использовании изначальных символов, возникает сильное сомнение в том, что национал-социалисты, начиная с самого Гитлера, по настоящему осознавали значение основного партийного символа — свастики. По словам Гитлера она символизировала «миссию борьбы за победу арийского человека, за триумф идеи созидательного труда (sic), который всегда был и будет антисемитским». Поистине примитивное и профанические толкование. Совершенно непонятно, каким образом древние арии могли связать воедино свастику, «созидательный труд» (!) и еврейство, не говоря уже о том, что этот символ встречается не только в арийской культуре. Не дали внятного объяснения и левостороннему вращению (противоположному общепринятому при её использовании в значении солнечного и «полярного» знака) национал-социалистической свастики. Вряд ли при этом знали, что обратное движение знака символизирует могущество, тогда как обычное — «знание». Когда свастика стала эмблемой партии, у Гитлера и его окружения напрочь отсутствовали знания подобного рода[46].
Если «Mein Kampf» Гитлера стал политико-идеологической Библией национал-социализма, то главной работой в области мировоззрения и интерпретации истории в Третьем Рейхе считался «Миф XX века» Альфреда Розенберга. Он стал своего рода учебником по подготовке новых кадров. По сути, эта книга является компиляцией, за которой, впрочем, нельзя отрицать определенных достоинств и наличия удачных интерпретаций; в частности в ней использованы исследования Вирта по предыстории нордическо-атлантической цивилизации и И.Я. Бахофена по морфологии древних цивилизаций. Однако, даже не говоря об указанных ошибках и антикатоличестве почти просветительского толка, следует признать, что крайняя небрежность в её написании только играет на руку противнику. Ситуация ухудшается по мере того, как Розенберг от далёкой древности приближается к нашему времени, поскольку здесь его желание подогнать всю историю под выгодное немцам толкование просто бросается в глаза. Как бы то ни было, «Миф XX века», хотя и не вполне официально, стал в гитлеровском Третьем Рейхе основным произведением в области борьбы за мировоззрение[47].
Наши критические замечания, однако, не отменяют заслуг Третьего Рейха в области разрешения проблемы мировоззрения. Национал-социализм мужественно искал новые горизонты; к сожалению, этим поискам не хватало правильных ориентиров и их продвижение затруднялось отсутствием подлинных знаний. Сложно сказать, как развивалась бы ситуация в дальнейшем, если бы Третьему Рейху была дарована более продолжительная и спокойная жизнь, и решением этих вопросов занялись бы более сведущие, не связанные примитивными германо-расистскими предубеждениями люди. Хотя для многих указанные поиски стали поводом для обвинения нацизма в «язычестве», с нашей точки зрения дискуссия по поводу отдельных аспектов христианской и католической концепции сакрального, христианского мировоззрения и морали в принципе вполне допустима. При определённых условиях она даже могла бы принести плодотворные результаты. Однако, чтобы эта дискуссия сохраняла высокий уровень, протест против претензий христианства на монополию в духовной жизни должен опираться на признание сакрального и трансцендентного характера нехристианского и дохристианского наследия. В ином случае существует опасность, что нехристианское мировоззрение окажется «языческим» именно в том отрицательном смысле, в котором использовала это понятие христианская апологетика, восхваляя новую веру. Идеи, вдохновившие определенные круги на создание «германской религии» или «веры», имели очевидно натуралистическую и пантеистическую основу, что ставило её на довольно низкий духовный уровень.
46
Можно считать чистой фантазией всякое «демоническое» толкование гитлеризма, свойственное многим исследователям национал-социализма, которые считают, что обратное движение свастики является непредумышленным, но явным знаком демонического характера. Такой же выдумкой являются все намёки на «оккультную», инициатическую или контринициатическую подоплёку (мы утверждаем это со знанием дела). В 1918 г. возникла небольшая группа Thule Bund, выбравшая своим символом свастику и сияющий солнечный диск; однако, за исключением германизма, её общий духовный уровень был не выше уровня англосаксонских теософов. Имелись также другие группы и авторы, как например: Гвидо фон Лист и Ланц фон Либенфельс (также создавшие «Орден»), предвосхитившие идеи Гитлера и использовавшие свастику; но все эти течения были поверхностными и не имели никакой связи с подлинной традицией, в них царила путаница понятий и разнообразные личные заблуждения.
47
К сожалению, совершенно не использовалась, но напротив замалчивалась официальными нацистскими кругами другая книга — C. Steding, Das Reich und die Krankheit der europäischen Kultur (Hamburg, 1938), написанная с гораздо меньшими амбициями, но выражающая куда более интересные взгляды, в частности, благодаря наличию высшей концепции государства, основанной отчасти на идеях Гегеля — «философа пруссачества».