Умные чиновники быстро осознали, что их послевоенный успех во многом зависит от того, как им удастся избавиться от облика радикала и предстать трезвомыслящим сторонником следования конституционным принципам. В этой связи и на антисемитизм смотрели с показным неодобрением, особенно с учётом того, что Бонн приступил к выплатам финансовых компенсаций государству Израиль. Для некоторых жителей Западной Германии решение возместить еврейскому населению убытки было подлинным выражением раскаяния. Однако многие правительственные чиновники рассматривали её исключительно как удобное и рассчитанное на внешний эффект средство очистить свою репутацию. В то же самое время руководители Федеративной Республики систематически удерживали компенсационные выплаты, предназначавшиеся вдовам бойцов антифашистского сопротивления и многочисленным жертвам преследований нацистов (включая цыган, гомосексуалистов и левых активистов). Бывшие гитлеровцы и члены их семей тем временем получали щедрые пенсии. Сторонники нацистов, вновь оказавшиеся у власти, понимали, что внешне придерживаться демократических процедур достаточно выгодно. На практике это означало дистанцирование от тех «неисправимых» сторонников Ремера, кто продолжал испытывать ностальгию по Третьему рейху, представляя постоянную головную боль для Бонна.
Оставшийся верным нацистскому учению Ремер с неодобрением смотрел на своих бывших сослуживцев, мгновенно превратившихся после войны в демократов. Американская разведка в конце 1940‑х годов попыталась привлечь его на службу, действуя, как и со многими другими нацистами, однако столкнулась с ожесточённым отпором. «Я сказал, что не буду помогать им до тех пор, пока наша страна остаётся оккупированной», — вспоминал Ремер. Вместе с разрастающейся Социалистической имперской партией он предпочёл критику существующей системы, неутомимо упрекая США и «проводимую Аденауэром политику американского сателлита» в том, что их родной фатерланд был расколот надвое. Посетив многолюдный митинг, организованный SRP, агент Госдепартамента сообщил: «Если бы страну можно было бы привлечь к суду за клевету и подрыв репутации, у нас было бы абсолютно выигрышное дело против SRP»[146].
Партия Ремера продолжала показывать хорошие результаты на местных выборах, набрав в Бремене практически одинаковое количество голосов наравне с Христианско–демократическим союзом Аденауэра. Это произошло несмотря на то, что кандидатам от Социалистической имперской партии была запрещена предвыборная агитация. Вскоре после этого западногерманская полиция провела обыски в офисах SRP в Гамбурге и других городах, митинги партии разгонялись дубинками и слезоточивым газом. Бонн также запретил газету «Reichszeitung», выражавшую взгляды SRP, а также начал судебный процесс с целью запрета всей организации.
Это лишь лило воду на мельницу Ремера. Он пригрозил, что Социалистическая имперская партия ответит на террор террором. Усиливая свою радикальную риторику, он энергично осуждал западный союз, в то же время избегая критики Советского Союза и Восточной Германии. «Во внешнеполитическом отношении, — отмечалось в одном из документов Госдепартамента, — SRP придерживается радикально антиамериканских и антибританских позиций. По собственным признаниям, она также является антикоммунистической, однако при этом избегает критики Советского Союза или правительства Восточной зоны. Предполагается, что партия готова пойти на крупный компромисс с Россией с целью объединения Германии».
Для американских официальных лиц любая мысль о заключении соглашения с Востоком приравнивалась к политической ереси. Называя Ремера и других неонацистских демагогов «крысоловами», информатор Госдепартамента советовал «на благо страны раздавить Социалистическую имперскую партию, как ядовитую змею»[147].
Мадридское изгнание
Отто Скорцени пребывал в хорошем настроении, пируя и выпивая в «Horcher's» — одном из самых шикарных ресторанов Мадрида, любимом месте встреч проживавших в Испании высокопоставленных беглецов из Германии. Он часто бывал в этом заведении в компании графини Илзе. Во рту у него постоянно была сигарета. Сегодня они собрались здесь, чтобы поднять бокалы в честь Ялмара Шахта, периодически наведывавшегося в Мадрид, чтобы обсудить некоторые деловые вопросы со своей племянницей и её знаменитым мужем. (В качестве министра финансов Гитлера, а затем президента Рейхсбанка Шахт выступал в пользу экспроприации еврейской собственности с целью поддержать экономическое развитие Германии.) Сменивший место жительства немецкий владелец ресторана Отто Хершер всегда готовил для встречи Шахта и Скорцени роскошный стол[148].
146
Brewster H. Morris, «Ultra–Nationalist Organizations in Western Germany», 28 декабря 1950 года, документ Госдепартамента США № 362A.00/12–2850; Ernest E. Ramsaur, Jr., «SRP Electoral Campaign Activities in Bremen», 14 сентября 1951 года, документ Госдепартамента США № 362A.00/9–2151, оба хранятся в отделе гражданских записей Национальных архивов.
147
Ramsaur,
148
Много общавшийся с американцами Шахт в конечном итоге разочаровался в Гитлере. После провала июльского путча 1944 года он ненадолго оказался в тюрьме. Это заключение стало важным аргументом, когда Шахту в ходе Нюрнбергского трибунала были предъявлены обвинения в военных преступлениях. У него в рукаве был и ещё один козырь — он много знал о сделках, заключённых во времена Третьего рейха между немецкими промышленниками и их американскими и английскими партнёрами. Юридические советники Госдепартамента США были в курсе этих событий и поэтому негласно помогали защите Шахта. В отличие от других нацистов, также находившихся под судом, Шахт был оправдан. Решение было вынесено, несмотря на доводы обвинителя Роберта Джексона, заявившего: «Немногие бизнесмены имели столь тесные, как Шахт, связи с режимом или занимали посты, позволявшие знать о политических планах и агрессивных намерениях, связанных с перевооружением страны». (Simpson,