Те же соображения привели западногерманского историка Э. Францеля в его книге «Империя коричневых якобинцев» к определению нацизма как «революции справа» (6—159).
Эрих Гесс, также стремясь выразить как можно полнее противоречивую политическую природу фашизма, особенно противоречивость его хозяйственной организации, определил его как «индустриальный феодализм» (127—8), как систему, сочетающую в себе высокое индустриальное развитие капитализма с докапиталистическими формами внеэкономического принуждения.
Герман Раушнинг — бывший гаулейтер области Данциг, еще до войны понявший весь авантюризм национал-социализма и сбежавший за океан, — назвал германский фашизм «революцией нигилизма», «революцией отрицания». В книге «Революция нигилизма», вышедшей в 1938 г., он настойчиво подчеркивает разрушительный характер фашистской «революции»: стремление уничтожить все нравственные, политические, художественные ценности, приобретенные в процессе долгого и трудного развития человеческой цивилизации (160а—26).
Уинстон Черчилль дал своеобразное генетическое определение фашизма, связав его появление с коммунизмом. По его словам, «фашизм был тенью или, скорее, уродливым ребенком коммунизма» (136а—13).
Необходимо подчеркнуть, что эта концепция широко распространена на Западе среди буржуазно-демократической и либеральной интеллигенции. Она разделяется и представителями официальной историографии, для которых стала почти традиционной. Весьма типично выражена она профессором философии и социологии Луиджи Стурце: «В сущности между Россией и Италией есть только одна настоящая разница именно то, что большевизм (или коммунистическая диктатура) является левым фашизмом, тогда как фашизм (или консервативная диктатура) является правым большевизмом. Большевистская Россия создала миф о Ленине, фашистская Италия о Муссолини» (172а—221).
Известно еще немало определений фашизма, которые не отражают его социального и классового содержания. Американский психоисторик Р. Бинион, например, рассматривает распространение фашизма в Германии как «эпилептический припадок немецкого народа», как всеобщую «шизофрению нации» (6—167).
Л. Мемфорд считает, что подлинные корни фашизма нужно искать «в человеческой душе, а не в экономике». Поясняя свою мысль, он пишет: «В чрезмерной гордости, в наслаждении от жестокости и невротической дезинтеграции — в этом, а не в Версальском договоре или некомпетентности Германской республики кроется объяснение фашизма» (155а—118).
Вильгельм Рейх в «Массовой психологии фашизма», не отрицая роли экономического фактора при возникновении фашизма, пытается объяснить его распространение исключительно психологическими причинами: фашизм — проявление иррациональной структуры человека, смоделированного в толпе, «садизм вытекает из ностальгии неудовлетворенного организма» (161—176).
Поскольку фашизм нельзя объяснить патологией фюрера или всеобщим оглуплением нации, мы не будем рассматривать подобного рода чисто психологические определения. Однако мы тут же оговоримся: без вклада социальной психологии, в частности и трудов упомянутых авторов, многое в феномене фашизма нельзя было бы понять до конца.
Следует отметить, что во всех приведенных определениях и характеристиках содержится только часть истины. Они отражают отдельные стороны реального политического явления, названного фашизмом. Ибо фашизм одновременно и «массовое движение», и «революция мелкой буржуазии», и «отчаянная борьба средних слоев за самосохранение», и «революция «справа», и «превентивная контрреволюция», и в каком-то смысле даже «шизофрения нации», «эпилептический припадок» целого народа и т.д.
Но ни одно из этих определений не раскрывает глубинную основу и специфическую сущность фашизма. Последняя нашла сравнительно полное отражение в дефиниции фашизма, данной на VII конгрессе Коминтерна, а именно, что фашизм — это «открытая террористическая диктатура самых шовинистических и самых империалистических элементов финансового капитала» (33—29). Именно финансовый капитал стоит у истоков фашизма, он определяет его программу. Без финансового капитала фашизм не обрел бы своей природы, политической сущности и содержания. Без финансового капитала фашизм вообще не смог бы превратиться в общенациональное движение и захватить государственную власть. Не случайно он возник в эпоху империализма, в условиях глубокого социального кризиса, угрожавшего самому существованию капиталистической системы. История знала и другие массовые движения мелкой буржуазии, которые смогли породить бонапартизм, но не фашизм.