Дом был пуст — он прекрасно это знал, и останется таким навсегда и пребудет таким вечно. Старик тронулся дальше.
Он свернул на главную улицу и сразу же весь напрягся от одного ее вида. Тротуары были полны людей, бродивших от магазина к магазину. Витрины были ярко освещены, в них лежали товары в пестрых упаковках. По дороге двигались два бесконечных ревущих потока. Наступали сумерки, асфальт отсырел. Огни витрин отражались в тротуарах, а свет фар проезжавших машин слепил его. Эту часть пути он не любил и заспешил, втянув голову в плечи, стараясь укрыться от шума и толкотни. Вокруг раздавались голоса, казалось, они исходили неизвестно откуда и летели неизвестно куда, эти неразборчивые, бессмысленные звуки только раздражали его. Он несколько раз столкнулся с какими-то неряшливыми женщинами, нагруженными корзинами, с высокими мужчинами, спешащими неизвестно куда.
Он дошел до угла и с радостью свернул на свою улицу. Внезапно наступила тишина.
Сумерки сгущались, и он не сбавлял шага. Фонари на улице не горели, и по ночам она превращалась в страшное черное ущелье. Прогулка утомила его, и он с приятным предвкушением думал о сне. «Рано темнеет, — подумал он. — А я так быстро устал. Если бы здесь была Вероника, она бы меня поняла».
Наконец он вошел в свой дом. Согрел молока, выпил, разделся и лег. Сон его был некрепким, он часто просыпался и лежал, поеживаясь в ночной тьме, и думал о своей жене.
Когда он проснулся, рядом лежала Вероника и весело смеялась.
Доктор Уильям Сэмьюэльсон и его гость из ОЗД молча спускались в лифте. Он остановился на третьем этаже, дверцы раскрылись, и Сэмьюэльсон повел своего спутника по длинному коридору.
— Лучше всего вам самому его увидеть. Тогда вы поймете наши проблемы.
Уайлэт сказал:
— Но болезнь Арнсона не меняет сути дела, доктор. Главное, его воля была нарушена.
Сэмьюэльсон нетерпеливо отмахнулся:
— Будь это ординарный случай, мистер Уайлэт, я бы и сам усомнился, права ли медицина в этом споре. Да, и у нас есть чувства, а сам я отнюдь не догматик. Но, я думаю, вы согласитесь, что сейчас мы имеем дело со случаем необычайным.
— Возможно, возможно. Но не надо забывать о принципах. Я не собираюсь поступиться своими, эти же принципы исповедует мое общество.
— Понятно.
Дальше шли молча.
В больнице было тихо. Они прошли мимо указателей хирургических отделений и палат: все они, оказывается, были в другом конце больницы.
Как бы объясняя это, Сэмьюэльсон сказал:
— В этом крыле лежат выздоравливающие и терапевтические больные. Ноуленда поместили сюда после операции из-за его состояния, ведь за ним нужен особый уход.
Нам пришлось все поменять в палате, чтобы соблюсти необходимую стерильность.
Уайлэт кивнул.
Наконец они подошли к двухстворчатой двери. Сэмьюэльсон прошел вперед и придержал створку. Какая-то медсестра поднялась им навстречу и провела их в комнату, смежную с ее маленьким кабинетом.
— Спасибо, сестра, — сказал Сэмьюэльсон.
Она вернулась к себе, оставив их одних. В этой не слишком большой комнате в три ряда стояли стулья. Они были повернуты к прозрачной стене, через которую была видна еще одна комната. Сэмьюэльсон сел на один из стульев, жестом пригласил Уайлэта сесть рядом и показал на палату за стеклом:
— Здесь лежит Ноуленд.
Палата была ярко освещена батареей ламп под потолком. Становилось как-то не по себе от ослепительно-белых стен. Посреди комнаты стоял высокий стол, обитый кожей, а на нем лежало человеческое тело, прикрытое белоснежной простыней. Голова была забинтована, глаза закрыты.
Около стола стояли многочисленные приборы: в глазах рябило от блеска никеля, черноты резины и мерцания медных проводов. Два человека в белых халатах и масках стояли у стола. Один из них держал лабораторный журнал и что-то писал в нем, другой стоял чуть сзади и внимательно просматривал медленно ползущую электроэнцефалограмму.
Уайлэт вскоре отвернулся.
— А я — то думал, что Ноуленд умер.
— Он мертв. Он скончался от гипоксии, как мы это называем.
Уайлэт сказал:
— Не понимаю, почему вы придаете такое значение причине смерти?
— Не понимаете? Мне казалось, что ваше общество хорошо знакомо с точным определением понятия «смерть».
— Конечно, — сказал Уайлэт. — Смерть наступает, когда сердце перестает биться.