До сих пор помешанный не отходил, по всей вероятности, далеко от дома. Этим обстоятельством, а также и тем, что животные редко нападают на душевнобольных или пьяных, можно объяснить, что он еще оставался в живых.
С другой стороны, сдержанность животных имеет свои границы, которые регулируются голодом, а краб, как затем оказалось, был страшно голоден.
В эту минуту сумасшедший тронулся вперед и дошел до конца усыпанной гравием дорожки, откуда он принялся насмехаться над несчастными, запертыми в павильоне.
Медленно и осторожно, как и до сих пор, краб повернулся и вытянул свои глазные стебельки во всю длину; еще медленнее огромные клешни опустились, замерли на миг, затем и клешни и глазные стебельки устремились вперед, прямо к беснующейся фигуре, жестикулирующей на дорожке.
И вдруг краб кинулся вперед, как-то пригнувшись к земле и покосившись на бок, причем его большие ноги сверкали, как спицы колеса, — до того быстро они двигались. И прежде чем человек успел бы перевести дыхание, сумасшедший упал и был смят под огромным панцирем краба.
Почти в одно и то же время грянули два выстрела скорострельных винтовок, и голуби со свистом взвились кверху всей стаей. Краб прыгнул вперед гигантским прыжком, и, все так же омерзительно покосившись на бок, помчался по лугу и скрылся из виду.
Человек, лежавший на дорожке, не кто иной, как сам Газенцио, был мертв, убит наповал одним ударом клешни.
Убедившись в этом, молодые люди бросились к павильону.
— Все благополучно! — крикнул Левингтон сидевшим взаперти. — Краб убежал, а сумасшедший умер.
Говоря это, он вытащил задвижку, которой была заперта дверь. Дверь отворилась, и к ним на руки упал, теряя сознание, пожилой мужчина. На полу лежала в обмороке высокая смуглая молодая женщина.
Приятели молча перенесли в дом мужчину и молодую женщину, заперли дверь на задвижку и принялись приводить обоих в чувство с помощью вина и холодной воды.
Спустя полчаса спасенный, сидя в кресле, рассказывал охотникам хрипловатым голосом свою историю.
— Мы с Газенцио, — говорил он, — были компаньонами в одном предприятии в Южной Америке. Моя фамилия Кальдотеро. Что? Да, я англичанин. Однако эту фамилию я ношу уже много лет. Мы с Газенцио нажили состояние на своем предприятии, рассказывать о котором не стоит: в конце концов, ведь все равно, на чем бы мы ни нажили его; нажили и вернулись в Англию. Газенцио, будучи богаче меня, купил это поместье. В Южной Америке у Газенцио был любимый краб, большой сухопутный краб. Краб этот ползал за ним, точно собака, и сеньор кормил его сырым мясом.
Все ненавидели краба, но Газенцио всегда был странным человеком. Отправившись в Англию, он взял краба с собой, а когда он стал слишком велик, что произошло, как мне кажется, от сырого мяса, Газенцио посадил его в пруд, окруженный железной решеткой, и кормил молодыми барашками, просовывая их сквозь дверку в решетке.
Рассказчик вздрогнул и замолчал.
— Это мы знаем, — заметил Левингтон, — продолжайте, пожалуйста.
— Прожив на родине около года, мы с Газенцио влюбились в одну девушку. Она ненавидела Газенцио и любила меня. Мы с ней уехали отсюда… Это было уже пять лет назад. Я думал, что Газенцио будет нам мстить, — при этих словах говоривший опять содрогнулся, — однако я ошибся. Вместо этого он писал нам самые любезные письма, прислал нам великолепный свадебный подарок. Неделю тому назад он снова написал нам, прося нас приехать навестить его. Он болен и может умереть, — говорилось в письме, — а перед смертью хотел бы повидаться с нами.
Третьего дня вечером мы приехали и были приняты им весьма радушно. После обеда он повел нас в сад, не обнаруживая еще никаких признаков умопомешательства, показать нам свою новую молочную ферму, и не успели мы войти в' нее, как он кинулся наружу и запер дверь. Он кричал на нас сквозь ставни, грозил, что напустит на нас краба, который, мо^, вырвался из своего пруда и скоро явится за нами. Тогда я понял, что он сошел с ума. Краб, действительно, явился и был голоден. Хозяин давно уже не кормил его, как сам сказал нам. Мы увидели краба сквозь ставни при свете месяца. Я никак не думал, чтобы это животное могло за пять лет так вырасти! Немало барашков, должно быть, понадобилось ему для этого. Ну, вот и все. Остальное вы знаете. А теперь нам необходимо отправляться отсюда. Мы с женой не в силах оставаться здесь дольше.
— Ужасно, ужасно. Хорошо, что нам удалось спасти вас, сказал Левингтон. — Если вы только чувствуете себя в силах, скорее уезжайте. Не потрудитесь ли вы по дороге уведомить о случившемся властей?