— Вы что-то искали здесь?
— Нет, — ответила она. — То есть да.
Он улыбнулся, и, хотя это длилось долю секунды, девушка решила, что для его лица это странное выражение.
— На языке юристов это трудно назвать однозначным ответом.
Она взглянула на холм, металлически сверкавший в свете заходящего солнца; на нем было немногое: скалы, трава, оставшаяся с лета, несколько деревьев, сад. Каждый пришедший сюда оставлял за спиной дальнюю дорогу.
— Вопрос был непрост, — ответила девушка, пытаясь улыбнуться, но вместо этого разрыдалась.
Это было глупо, и она сказала ему об том.
— Почему? — спросил он.
Впервые она столкнулась с такой характерной его чертой непрерывным потоком вопросов — и это ее обеспокоило. Это всегда беспокоит, а иногда становится невыносимо.
— Нельзя позволять себе такое публичное проявление чувств. Другие этого не делают.
— Вам можно. Я не знаю «других», о которых вы говорите.
— Я, пожалуй, тоже не знаю… но поняла это только сейчас, когда вы сказали.
— Тогда говорите правду. Нет смысла повторять: «Он подумает, что я…» — и тому подобное. Что бы я ни подумал, это не будет зависеть от ваших слов. Или просто уходите и не говорите больше ничего. — Она не шевельнулась, и он добавил: Постарайтесь решиться на откровенность. Если это важно значит, становится простым, а если просто — признаться в этом легко.
— Я умру! — выкрикнула девушка.
— Я тоже.
— У меня опухоль на груди.
— Пойдемте в дом, что-нибудь придумаем.
Сказав это, он повернулся и пошел через сад. Полуживая от страха, обиженная и вместе с тем полная абсурдных надежд, с коротким спазмом сдавленного смеха, она мгновение стояла, глядя, как он уходит, потом вдруг поняла (интересно, когда это я решилась?), что идет за ним следом.
С мужчиной она поравнялась на уходящем вверх краю сада.
— Вы врач?
Могло показаться, что он не заметил ни ее колебания, ни момента, когда она пошла за ним.
— Нет, — ответил он, не останавливаясь, по-прежнему словно не замечая, что девушка замирает на месте, покусывая нижнюю губу, и снова торопится за ним.
— Я, наверное, сошла с ума, — сказала она, догоняя его на садовой тропинке.
Девушка говорила сама с собой, и мужчина, видимо, это почувствовал, потому что ничего не ответил. Сад оживляли взъерошенные хризантемы и пруд, где она заметила пару мерцающих золотых рыбок — самых больших, которых когда-либо встречала. И наконец — дом.
Это была часть сада, окаймленная колоннадой, соединяющейся с каменными стенами. Дом находился на склоне холма и одновременно внутри него; горизонтальная крыша частично опиралась на вертикальную скальную стену. Дверь из брусьев, утыканная гвоздями, с двумя щелями, наподобие амбразур, была открыта, а когда захлопнулась, тишина и ощущение изоляции от внешнего мира были гораздо глубже, чем мог вызвать это лязг засова.
Девушка прислонилась спиной к двери и стояла, разглядывая хозяина через небольшое патио или, по крайней мере, его часть. Это был небольшой внутренний двор, посреди которого находился атриум с пятью застекленными стенами, открытыми сверху. Внутри росло карликовое дерево, кипарис или можжевельник, сучковатое и изогнутое, похожее на японское бонсаи.
— Дальше вы не пойдете? — спросил он, стоя у открытой двери по другую сторону атриума.
— Бонсаи не может быть пятнадцати футов высотой, — заметила она.
— Мой может.
Она медленно прошла мимо, разглядывая дерево.
— Давно вы его растите?
— Половину своей жизни.
Тон его выражал глубокое удовлетворение. Расспросы хозяина бонсаи, сколько лет его деревцу, нетактичны, поскольку намекают на желание узнать: ему ли принадлежит это творение или он принял и продолжил чужое дело. Невольно возникает соблазн чью-то идею и кропотливую работу записать на собственный счет. Зато вопрос «давно ли вы его растите?» тактичен, сдержан и чрезвычайно вежлив.
Девушка снова взглянула на бонсаи. Порой можно встретить подобные деревца полузаброшенными, полузабытыми, растущими в ржавых банках в какой-нибудь не слишком процветающей школе, не проданные только из-за слишком странной формы, некоторого количества мертвых ветвей или, наконец, слишком медленного роста целого или отдельных частей. Эти экземпляры отличаются интересной формой ствола и сопротивляемостью превратностям судьбы, которая позволяет им расцвести, найдя малейшую возможность для жизни. Возраст этого деревца был гораздо больше половины и даже всей жизни мужчины. Внезапно девушку поразила мысль, что эта красота могла бы быть необратимо уничтожена огнем, белками, личинками или термитами, чем-то, находящимся вне всяких понятий порядочности, справедливости или уважения.