Решив, что сдержанность мне не помешает, я уселся в противоположном углу комнаты. В конце концов, мы еще не познакомились. А Джинна, судя по всему, отличалась застенчивостью.
— Привет, — неуверенно начал я.
— Привет, — настороженно ответила она.
Я понял, что так у нас ничего не выйдет.
— Ты всегда обитаешь в бутылках из-под вина?
— Почти всегда, — ответила она, начиная успокаиваться. — Я всегда сижу в бутылке, пока кто-нибудь не откроет пробку. — Тебе раньше уже приходилось выходить из бутылки?
Ее глаза мечтательно затуманились.
— Да.
А я и сам витал в облаках.
— И что произошло в тот раз?
Она слегка нахмурилась и ответила:
— Не помню.
Мне показалось, что она врет. Я попытался разыграть другой гамбит.
— А в лампе ты когда-нибудь жила?
Она оскорбилась.
— Я? В старой вонючей лампе? Господи, никогда. Моя семья живет в бутылках из-под самых изысканных напитков. Конечно, кроме дяди Чарли. Он жил в ужасной керосиновой лампе. — Она слегка зарделась и добавила: — Но мы никогда не поддерживали с ним отношений.
Тут меня осенило.
— Значит, ты настоящий джинн, и, раз я выпустил тебя из бутылки, ты — моя рабыня. Ты должна выполнить все, что я прикажу.
— Ничего подобного.
— Что значит, ничего подобного? Я ведь сам читал об этом в книжках.
— Ну… — задумчиво потянула она, — это не совсем так.
— Ага! — воскликнул я. — Значит, я прав. — Мысленно я уже перебирал возможности, и, наверное, в моих глазах появился блеск, потому что она быстро сказала:
— Тебе положено только три.
— Три желания?
Она кивнула.
Имея в своем распоряжении всего лишь три волшебных желания, мне следовало хорошенько их обдумать, но ее тело, прикрытое полотенцем, выглядело так заманчиво, что я тут же выпалил:
— Отдайся мне.
— Сейчас? — спросила она. И ее глаза снова округлились.
— Сейчас.
— Ты должен произнести магические слова.
— Какие?
— Фокус-покус.
— Что?
— Тот, кто запрятал меня в бутылку, отличался чувством юмора.
— А… — глупо улыбнулся я. — Клоун, значит.
Она тоже улыбнулась, но ее улыбка не была такой глупой, как моя. Полотенце чуть сползло вниз.
— Фокус-покус, — тяжело дыша, произнес я. — Отдайся мне.
И тут ее глаза цвета виски стали совсем янтарными, и она откинулась на спинку дивана. Волосы заструились по плечам, а полотенце упало на пол.
Я мигом оказался рядом и принялся осыпать ее поцелуями. Ее губы были мягкими и горячими, и все шло так хорошо, как вдруг она стала уменьшаться в размерах.
— Какого черта? — завопил я. Теперь она лежала вся из себя голая размером не больше восьми дюймов.
Она снова улыбнулась — такая хитренькая улыбочка — и опять выросла.
— Ну и что теперь? — поинтересовался я.
Она схватила полотенце.
— Я тебе отдалась, — невинно ответила она.
И тут она заплакала. Я имею в виду, действительно заплакала. Можете себе представить? И, всхлипывая, сказала:
— Это у меня типа защитной реакции. Понимаешь?..
Я ничего не понимал, но ее слезы подействовали на меня.
Она вытерла глаза уголками полотенца и, шмыгнув носом, сказала:
— Ты мне нравишься, Дэнни, на самом деле нравишься. Но я не смогу отдаться, пока… — Тут она снова зарыдала. — Пока рядом со мной не будет бабушка.
Я молчал. Что я вообще мог сказать?
— Бедняжка. Ей так одиноко сейчас. Ее заставили выйти из ее любимой бутылки из-под ликера, и теперь она живет в какой-то дешевой посудине из-под вина в магазине «Шурмер Деликатессен». Похлопывая своими ресницами, она добавила: — Я знаю, что у нас все будет хорошо, когда мне удастся вызволить оттуда свою бабушку. Ты поможешь мне?
Что мне оставалось делать. Я пошел в «Шурмер Деликатессен» и купил эту бутылку. Я узнал ее по пробке. Джинна сказала, что она должна быть голубого цвета.
Я протянул бутылку Джинне и отвел глаза в сторону, пока она откупоривала ее. Неловко как-то смотреть, когда оттуда станет вылазить ее голая бабушка.
Я услышал хлопок откупоренной пробки, а затем низкий мужской голос:
— Моя крошка!
А Джинна ответила:
— Гарольд, золотце!
Никакой бабушки там и в помине не было.
По комнате разгуливал здоровенный голый парень, а Джинна висела у него на руке и влюбленно заглядывала в глаза.
Затем она посмотрела на меня и сочувственно сказала:
— Извини, Дэнни. Это, конечно, нечестно, но, думаю, ты поймешь. Мы с Гарольдом любим друг друга.
И этот здоровяк расхохотался. Я сразу мог сказать, что ее любовь не взаимная. В его глазах была только похоть и никакой душевной чистоты.