— Это комплекты старых фантастических журналов, которые он читал в детстве. Никак не хотел их выбрасывать.
Я вынул один. На цветной обложке был изображен космический корабль, не похожий на наши ракеты, но с прекрасными плавными линиями, а за ним — кольца Сатурна.
Я вернул журнал, и мисс Грэхем старательно поставила его на место, словно вот-вот вернется тот, кто должен застать здесь все в полном порядке.
Она отвезла меня в Омаху, в аэропорт. Прощалась она со мной неохотно, вероятно, потому, что я был последней нитью, соединявшей ее с Джимом. После моего отъезда все оборвется навсегда.
Я задумался, смирится ли она когда-нибудь с его смертью, и пришел к выводу, что да. Люди рано или поздно смиряются с несчастьем. Вероятно, она выйдет замуж за другого парня. Интересно, что они тогда сделают с вещами Джима, со всеми этими старыми журналами, за которыми уже никто никогда не вернется.
3
Я никогда не остановился бы в Чикаго, будь у меня возможность избежать этого, потому что смерть Уолтера Миллиса была последней темой, на которую я хотел с кем-либо говорить. Слишком легко у меня могло вырваться такое, о чем никто не имел права знать.
Однако отец Уолтера дважды звонил ко мне в госпиталь, а в последний раз сказал, что пригласил родителей Брека приехать из Висконсина и тоже встретиться со мной. Осталось только пообещать навестить их. Меня это вовсе не восхищало, и я знал, что должен быть осторожен.
Мистер Миллис ждал меня в аэропорту. Она пожал мне руку, сказал, что очень мило с моей стороны приехать, хотя я наверняка жду-не дождусь, когда вернусь домой, к родителям.
— Ничего страшного, — сказал я. — Они навестили меня в госпитале сразу после возвращения.
Отец Уолтера был статным мужчиной, уверенным в себе, даже слегка надменным. Он вел себя вполне дружелюбно, но мне казалось, будто он смотрит на меня и думает, почему я вернулся, а Уолтер нет. Что ж, вполне естественно.
На стоянке нас ждала большая машина с шофером. Мы ехали через город, и мистер Миллис, чтобы поддержать разговор, показывал мне разные достопримечательности, и среди них большую атомную электростанцию.
— Это лишь одна из тысячи по всему миру, — сказал он. Они буквально перевернут нашу экономику. Марсианский уран великое дело, сержант.
Я ответил в том смысле, что да, наверняка.
Я потел, как мышь, ожидая его вопросов об Уолтере, и не знал, что ему сказать. Меня ждали крупные неприятности, если я начну болтать — этот эпизод Второй Экспедиции должен остаться тайной, и всем нам объяснили, почему мы должны держать языки за зубами.
Но он пока оставил меня в покое, развлекая разговором ни о чем. Я узнал, что его жена неважно себя чувствует, что Уолтер был единственным их сыном, узнал, что он сам — крупная фигура в промышленности и купается в деньгах.
Мне он не нравился. Уолтера я чертовски любил, но его старик со всей этой своей болтовней о бизнесе показался мне слишком уж напыщенным. Он хотел знать, когда мы начнем поставлять уран с Марса в промышленных количествах. Я ответил, что, по-моему, еще не скоро.
— Первая Экспедиция обнаружила залежи. Вторая всего лишь составила карты и заложила базу. Разумеется, дело движется: я слышал, Четвертую Экспедицию составят сто ракет. Но Марс крепкий орешек.
Мистер Миллис уверенно ответил, что я ошибаюсь, что миру нужны новые источники урана, что все пройдет гораздо быстрее, чем мне кажется. Потом он вдруг прервался, взглянул на меня и спросил:
— Кто был лучшим другом Уолтера?
Он задал этот вопрос, словно извиняясь. Хотя он был и напыщен, но в эту минуту моя неприязнь к нему исчезла.
— Брек Джерген, — ответил я. — Брек был сержантом и командовал нашим отделением; они с Уолтером сразу привязались друг к другу.
Мистер Миллис удивился, но дальше спрашивать не стал. Показав на озеро, он сказал, что мы почти дома.
Это был не просто дом, а настоящая резиденция. Мы вошли, и он представил меня жене, стройной бледной женщине, которая сказала, что ей приятно познакомиться с одним из друзей Уолтера. Мне показалось, что ее муж, несмотря на все свое позерство, переживает смерть Уолтера глубже, чем она.
Меня провели наверх, в комнату для гостей, сказав, что родители Брека приедут только к ужину, так что я могу немного отдохнуть. Я сидел, разглядывая роскошное убранство, и теперь, видя этот дом и живущих в нем людей, начинал понимать, почему Уолтер безумствовал там больше, чем мы. Он был неплохой парень, но порывистый и наверняка несколько избалованный. Ему труднее было выносить военную дисциплину.
С ужасом думал я о приближающемся ужине. Когда я взглянул в окно на бассейн и теннисный корт, мне пришло в голову, что, вероятно, никто ими не пользуется с тех пор, как не стало Уолтера. Странно, что парень из такого дома полетел на Марс и дал себя там убить.
«Командование Экспедиции с прискорбием сообщает, что ваш сын был застрелен, как собака…»
Разумеется, такой телеграммы они не получили. Но что же им написали? Жаль, что я не успел этого узнать.
Черт возьми, почему все эти люди не хотят оставить меня в покое? Из-за них все вновь предстало передо мной.
Психиатры велели мне не думать об этом, но как это сделать?
Может, самое лучшее — сказать им правду. В конце концов, не один Уолтер спятил. За последние тяжелые месяцы многие парни говорили такое.
ТРЕТЬЯ ЭКСПЕДИЦИЯ НЕ ПРИЛЕТИТ!
МЫ ЗАПЕРТЫ ЗДЕСЬ, А ИМ НА НАС НАПЛЕВАТЬ, И ОНИ ВОВСЕ НЕ СОБИРАЮТСЯ УВОЗИТЬ НАС ОТСЮДА!
К этому сводились все разговоры, это слышалось повсюду. Трудно винить парней: четверть из нас умерли от марсианской болезни, ряд надгробий все выше поднимался по склону долины, пайки становились все меньше, лекарства кончились, все кончилось. Мы непрестанно следили за небом, высматривая ракеты, а те все не прилетали.
На Земле возникли какие-то трудности, объяснил нам полковник Николе, принявший командование после смерти генерала Райена. Произошла некоторая задержка, но уже скоро ракеты отправятся в путь и привезут нам смену. Нам нужно лишь потерпеть немного.
Мы изо всех сил терпели — ив этих стараниях проходило время. По ночам мы сидели во времянках, слушали Лассена, уже давно лежавшего на нарах, а вокруг нашего маленького лагеря хохотали и завывали демоны ветра и холода.
— Черт возьми, раз они не прилетают, почему нам самим не отправиться на Землю? — сказал Уолтер. — У нас есть еще четыре ракеты, все в них поместятся.
Всегда серьезное лицо Брека стало совсем мрачным.
— Слушай, Уолтер, и без тебя слишком много этой болтовни. Замолчи.
— Тебя это удивляет? Мы не герои из детских сказок, и если на Земле о нас забыли, почему мы должны сидеть со сложенными руками и ждать неизвестно чего?
— Мы должны ждать. Третья Экспедиция наверняка прилетит.
Я всегда считал, что ничего не случилось бы, не будь той ложной тревоги, которая перевернула весь лагерь вверх дном. Отовсюду неслись крики:
— Прилетела Третья! Ракеты сели на западной стороне Скального Ребра!
Но, добежав туда, они обнаружили, что это были не садящиеся ракеты, а метеоритный дождь.
Думаю, во всем виновато разочарование, хотя наверняка не знаю, поскольку в тот день меня свалила с ног марсианская болезнь. Пол подскочил и ударил меня по голове: в себя я пришел на нарах, кто-то делал мне укол, голова у меня раздулась, словно шар. Я не терял сознания, поскольку болезнь протекала в легкой форме, но все равно видел все словно в тумане и ничего не знал о готовящемся бунте, пока однажды не увидел над собой Брека с пистолетом на поясе и с повязкой жандарма.
Когда я спросил его, что случилось, он ответил, что в последнее время идет столько разговоров о захвате четырех ракет и возвращении на Землю, что силы жандармерии удвоены, а Николс сделал всем серьезное предупреждение.