Местечко, бывшее целью их путешествия, встретило дымом и вульгарными возгласами. Всеобщее шумное животное веселье подогревалось сумасшедшим диссонансом, исходящим из доброй дюжины медных инструментов — музыка стиля 1987 года. Пульсирующие, трущиеся друг о друга, танцующие тела заполняли все крохотные подковообразные пространства пола вокруг оркестра. В вырывающемся из дыма и духоты всеобщем подвываньи, сопровождающем ритмичные движения этой массы людей, можно было разобрать слова:
Что-то взрывоопасное, готовое вот-вот разлететься осколками, но пока еще единое целое, таилось в этой шевелящейся толпе. «Зверем, зверем, зверем, будь со мною ЗВЕРЕМ!»
— Ну и как тебе это, Олив Пегги Ойл. — Во взгляде Поппи появилась испытывающая искорка. Они с трудом протискивались вслед за официантом. — В Сикесвилле ничего подобного не увидишь, не правда ли?
Пегги улыбнулась, сжатая Бадом ладонь онемела, но она покорно следовала за своим кавалером. В тот момент, когда они обходили едва освещенный столик, она вдруг почувствовала чье-то прикосновение. Пегги попыталась отстраниться от невидимых пальцев, но сразу наткнулась на острое, твердое колено. Приходилось изгибаться, лавировать, уворачиваться. Десятки жадных глаз раздевали ее и приглашали предаться похоти. Бад помогал распихивать окружающих. Губы непроизвольно дрожали.
— А вот здесь тебе нравится? — удовлетворенно воскликнул Бад, когда они уселись наконец у самой сцены.
Из сизых сигаретных клубов вынырнул официант. Казалось, он парит над полом с карандашом в руке.
— Что желаете? — удалось расслышать, несмотря на какофонию.
— Виски с содовой, — Бад и Лен сказали это одновременно. Потом обратились к спутницам. — Что желаете? — повторили они вопрос официанта.
— Зеленое Болото, — выкрикнула Барбара.
— Ты понял, коктейль «Зеленое Болото»? — передал официанту Лен. Джин, ром, «Кровавое Вторжение» 1987 года, лимонный сок, сахар, мятная добавка и несколько кусочков льда — этот напиток пользовался особой популярностью среди студенток колледжей.
— А что скажет вторая девчонка? — спросил Бад свою спутницу.
Пегги улыбнулась.
— Я буду лимонад. — Ее негромкий, неуверенный ответ потонул во всеобщем грохоте и дыме.
— Что-что? — переспросил Бад.
— Повторите, я не расслышал, — не уходил официант.
— Лимонад.
— Что!
— Лимонад!
— ЛИМОНАД! — это уже вопил Лен, но барабанщик, несмотря на весь шум окружающей его банды, расслышал. Тогда Лен рукой скомандовал ему: — Раз — два — три!
— Давайте быстрее, — торопил официант, — а то я здорово занят.
— Два виски с содовой и два «Зеленых Болота»! — пропел Лен, и официант исчез в крутящемся тумане.
Юное сердце Пегги беспомощно трепетало. Никогда не пей, если идешь на свидание. Обещай нам, детка. Ты должна нам это пообещать. Она попыталась оттолкнуть всплывающие в памяти советы матери.
— Как тебе здесь нравится, дорогая? Не так уж и хмуро, ты не находишь? — вопрос исходил от Бада, раскрасневшегося, заметно повеселевшего Бада.
(хмурый (хмурик) — сущ., жарг. — получил широкое распространение в устной речи как заменитель аббревиатуры ХМ (УР) — Ходячие Мертвецы (Условная реакция).)
Пегги из вежливости нервно улыбнулась. Она осматривалась. Лицо наклонено вниз, глаза все время возвращались на сцену. Хмурые. Неприятно, как острие скальпеля. Хмурый, хмурик.
Сценой служило невысокое деревянное возвышение полукруглой формы радиусом около пяти ярдов. По периметру, на уровне пояса, шло легкое ограждение. На каждом его конце стояли бледно-красные прожектора. Они пока не горели. Красное на белом — промелькнула мысль. Послушай, дочка, а чем тебе не нравится бизнес-колледж в Сикесвилле? — Но я не хочу учиться бизнесу. Я хочу изучать искусство в Университете.
Принесли заказ. Официант казался бестелесным. Она видела только руку, опустившую перед ней высокий зеленоватый стакан.
Рука исчезла. Пегги взглянула на мутную, болотисто-зеленоватую жидкость, от льдинок бежали вверх пузырьки воздуха.
— Хочу тост! Возьми стакан, Пег, — это снова Бад.
Бокалы встретились над столом и зазвенели.
— За изначальное желание! — произнес Бад.
— За неоскверненное ложе! — добавил Лен.
— За бесчувственное тело! — вставила следующее звено Барбара.
Взгляды троих сфокусировались на лице Пегги. Они ждали, Пегги не понимала.
— Последнюю строчку, — подсказал ей Бад. Помоги преодолеть медлительность новичка.
— За… за нас, — но получилось неестественно.
— О-ри-ги-нально, — хмыкнула Барбара, Пегги почувствовала, что краснеет. Но этого никто не заметил, потому что Молодость Америки, Для Которой Время Остановилось, уже неистово поглощали содержимое своих бокалов. Пегги вертела стакан в руке, по-прежнему изо всех сил изображая улыбку.
— Пей, не бойся. — Слова Бада донеслись через стол как будто с другого конца света. — Чга-луга-лег!
— Будет здорово, вот увидишь. — Это Лен, думая о чем-то своем. Пальцы его снова искали мягкое податливое тело. Под столом они сразу успокоились.
Пегги не хотела пить, она боялась пить. Голос матери возвращался к ней. Никогда, если идешь на свидание. Никогда, прошу тебя. Она приподняла стакан.
— Дядюшка Бадди поможет тебе.
И вот уже дядюшка Бадди прислоняется к ней, виски уже ударило ему в голову. Дядюшка Бадди берет холодный стакан и подносит его к трясущимся хорошеньким губам.
— Будь умницей, Олив Пегги Ойл. Раз и…
Но девочка не слушалась. Она закашлялась, и несколько зеленых капель запачкали ей платьице на груди. А жгучая влага тем временем достигла желудка и огненными ручейками потекла по всем жилочкам.
Бэнгити бум, крэш смэш ПУМ! Это барабанщик нанес завершающий смертельный удар по тому, что в давние времена называлось вальсом влюбленных. Свет погас. Пегги все кашляла и терла глаза. В дыму, в подвале, в другом измерении.
Она почувствовала, как невидимая рука Бада сильно сдавила плечо. И вот, в темноте, она потеряла равновесие, стала куда-то падать, и падение это остановил влажный горячий рот, властно прижавшийся к ее губам. Пегги инстинктивно отдернулась, и в этот момент вспыхнули пурпурно-красные огни. Пестрое цветное лицо Бада отодвинулось. Он выдохнул — лучше и не надо — и потянулся к выпивке.
— Посмотрите, хмур, вон туда смотрите, — мрачно воодушевляясь закричал Лен. Он уже делал руками, что хотел.
Внутри у Пегги все перевернулось. Ей захотелось заорать, вскочить и, самое главное, бежать, бежать, куда угодно, лишь бы подальше от этой темноты и тошнотворного дыма. Но рука однокашника цепко удерживала ее на стуле, и Пегги подняла глаза. Прямо перед собой она увидела бледное, отвратительное лицо мертвого человека. Он стоял у микрофона на краю сцены, и микрофон завис над ним подобно железному пауку.
— Дамы и господа, минуточку внимания, — раздался невыразительный потусторонний голос. Взгляд его хаотично блуждал над головами зрителей, испуская зловещее мерцание. У Пегги остановилось дыхание. Тонкие щупальца болотисто-зеленой жидкости уже прошли сквозь стенки желудка, обожгли грудь. Веки отяжелели, глаза то смыкались, то открывались. Мамочка, — возникло откуда-то из самых глубин ее мозга дорогое слово. Возникло и затрепетало, вырвавшись наконец на свободу. Мамочка, забери меня домой.
— Мы должны предупредить вас. То, что вы сейчас увидите, предназначено только для закаленных сердец и крепких нервов, — голос звучал приглушенно, словно из-под земли, — если же вы в себе не уверены, вам лучше уйти отсюда прямо сейчас. Мы ничего не гарантируем и не несем никакой ответственности. И мы не можем позволить себе содержать в штате врача.