Пока я лежал так на каменном полу, обдумывая все это, я почти забыл об ужасах, которые пережил при спуске в этот бездонный, похожий на пещеру колодец, о том, как раскачивалась веревка, на которой я висел, что довело меня впоследствии до состояния комы. Моя мысль сосредоточилась только на том, как бы перехитрить арабов, и я естественно, настроился на то, чтобы как можно скорее освободиться, приложив максимум усилий к тому, чтобы не насторожить своих похитителей и не выдать тем самым намерение избавиться от них.
Однако принять решение гораздо легче, чем осуществить его. Необходимы несколько предварительных попыток прояснить ситуацию: вряд ли можно добиться успехов без значительных усилий, а значит и движений. И я не удивился, когда, после особенно сильного рывка, веревка, свертываясь спиралью, стала падать на меня. Очевидно, подумал я, бедуины обо всем догадались и отпустили свой конец, ничуть не сомневаясь в моих заблуждениях относительно действительного входа в храм.
Перспектива была не из радостных — но я бывал и не в таких переделках и не сдавался. Не намерен я был отступать и на сей раз. Сейчас мне было необходимо прежде всего освободиться от оков и положиться на свою ловкость и изворотливость, чтобы уйти из храма целым и невредимым. Любопытно заметить, насколько безоговорочно я поверил в то, что нахожусь в храме Хефрена рядом со Сфинксом, не слишком глубоко под землей.
Но вера эта быстро пошатнулась. Во мне вновь ожило мое первоначальное опасение о сверхъестественной глубине и дьявольской тайне в связи с обстоятельством, от которого я испытывал еще больший ужас и которое приобрело еще большую значимость, несмотря на мой, казалось бы, мудрый план. Я уже упоминал о том, что падающая веревка свертывалась на мне и вокруг меня. Я заметил, что она все еще продолжала скатываться, что было бы невозможно, будь она обычной длины. Стремительность ее падения нарастала лавинообразно, и вскоре она огромной кучей лежала на полу, наполовину завалив мое тело увеличивающимися петлями. Вскоре она полностью поглотила меня, я исчез под ее спиральными витками настолько, что мне трудно стало дышать.
Мои надежды вновь рухнули, и я тщетно пытался избавиться от ощущения безысходности, неотвратимости надвигающейся беды. Дело не в том, что меня терзали мысли о том, насколько я мог все это выдержать, не только о том, что жизнь, казалась, медленно покидала мое тело. Главное заключалось в том, что я понимал — и слишком хорошо, — что означает такая неестественная длина веревки, и сознавал, какое расстояние отделяет меня от поверхности Земли. В таком случае мой бесконечный спуск и болтание на веревке имели место в действительности, и теперь я должен беспомощно лежать в этой ужасной дыре почти у центра Земли. Такое подтверждение моих первоначальных предположений было невыносимо. Это было слишком. Бог проявил ко мне милость — я второй раз впал в забытье.
Когда я говорю о забытье, то не подразумеваю отсутствие сновидений. Наоборот, отключение сознания означало сновидения столь отвратительные, что они почти не поддаются описанию. Боже мой!.. Если бы я не читал так много по египтологии прежде, чем приехать в эту страну, полную тайн и кошмаров! Мой второй обморок вновь заставил меня содрогнуться от ощущения того, что я нахожусь в этой стране с ее архаическими секретами. По какой-то гнусной причине мои сновидения обратились к древним мифам и представлениям о мертвых, о их временном обладании душой и телом за пределами этих загадочных гробниц и склепов, скорее напоминающих жилища, чем могилы. Я вспомнил в форме видений особую, тщательно продуманную, конструкцию египетских усыпальниц и чрезвычайно странные и леденящие кровь гипотезы о предназначении этих конструкций.
Все, о чем эти люди думали — это смерть и загробная жизнь. Они действительно верили в воскрешение тела, что заставляло их с безрассудной тщательностью мумифицировать его и сохранять жизненные органы в сосудах около трупов. Они верили не только в воскрешение тела, но и в два других элемента: душу, которая, взвешенная и одобренная богом Озирисом, могла быть допущена на священную землю; и мрачную, зловещую «ка», которая вселяла страх и блуждала в небесах или на земле, требуя время от времени доступа к сохраненным останкам. Она поглощала пищу, преподносимую жрецами и благочестивыми родственниками в погребальной часовне, а иногда — ходили и такие слухи — забирала свое тело или его деревянную копию, которую всегда размещали рядом, и украдкой выносила его из гробницы с намерением, вызывающим особое отвращение.
Тысячи лет покоились эти тела, уложенные в саркофаги, глядя остекленевшими глазами, ожидая посещения «ка», ожидая того судного дня, когда Озирис возвратит на прежнее место «ка» и душу и поведет дальше легионы окоченевших мертвецов из домов вечного сна, находящихся глубоко под землей. Это должно было быть чудо второго рождения — но не все души к этому допускались. Некоторые гробницы считались оскверненными, в чем следовало усматривать либо нелепые ошибки, либо злодейски обдуманные нарушения правил погребального обряда. Даже в наши дни арабы шепотом говорят о неосвященных сборищах и отвратительных культах и службах, творимых в забытых гробницах и посещаемых летающими невидимыми «ка» и лишенными душ мумиями.
Возможно, самыми страшными легендами, от которых кровь стынет в жилах, являются те, что рассказывают нам о результате порочных склонностей и извращений разлагающегося духовенства той эпохи — смешанных мумий — искусственных соединениях человеческих туловищ и конечностей с головами животных в подражание древним богам. Во все периоды истории священных животных мумифицировали, чтобы освященные быки, кошки, ибисы, крокодилы и им подобные могли вернуться, когда наступит время, в еще большем великолепии. Но только во времена упадка Египта соединяли в одной мумии человека и животного только во времена упадка, когда не до конца была понята сущность «ка» и души.
Что случилось с теми смешанными мумиями, об этом не говорится — по крайней мере, совершенно точно известно, что ни одному египтологу их не удалось обнаружить. То, что рассказывают арабы, слишком нелепо, на это нельзя полагаться. Они даже намекают на то, что царь Хефрен — тот, что воздвиг Сфинкса, Вторую пирамиду и главный храм — живет глубоко под землей. Он вступил в брак с царицей-вампиром Нитокрис и правит мумиями, не похожими ни на человека, ни на животное.
Именно они — Хефрен со своей супругой и их странными полчищами умерших гибридов — явились мне в видениях, которые постепенно сгладились в памяти. Но самое ужасное из них было связано с вопросом, который я задал себе вчера, глядя на высеченную из камня великую загадку пустыни и интересуясь, на какой глубине может тайно соединяться с ней храм, расположенный неподалеку. Тот вопрос, столь невинный и причудливый тогда, приобрел в моем сне неистовое и истерическое безумие… какую же колоссальную и вызывающую отвращение ненормальность первоначально представлял собой Сфинкс?
Мое второе пробуждение — если это было пробуждение — это воспоминание о совершеннейшей мерзости, которая ни с чем в моей жизни не может сравниться, кроме одного случая, происшедшего гораздо позже. А надо сказать, что жизнь моя была полна приключений, которых хватило бы на многих. Помните, я потерял сознание, заваленный лавиной падающей на меня веревки, бесконечность которой вскрыла ту катастрофическую глубину, на которой я находился. Теперь, когда восприятие вернулось ко мне, я уже не чувствовал на себе ее груза и, поразмыслив, понял, что, хотя я до сих пор связан, с кляпом во рту и повязкой на глазах, какая-то сила сбросила с меня прямо-таки удушающие пеньковые кольца, чуть было не погубившие меня. Значение происшедшего медленно доходило до моего сознания. Несмотря на это, я бы вновь впал в забытье, если бы к этому времени я не достиг такого состояния эмоциональной депрессии, когда никакие новые страхи не могли ничего добавить. Я был наедине… с чем?