Прежде чем я мог начать терзать себя новыми размышлениями или сделать еще одну попытку освободиться от веревки, еще одно обстоятельство стало очевидным. Мое тело было истерзано болью, и казалось, будто я весь покрыт толстым слоем запекшейся крови от многочисленных порезов и ссадин. Грудь моя вся горела, будто какой-то громадный злой ибис долбил ее клювом. Несомненно, сила, сбросившая с меня веревку, была враждебной и начала терзать все мои раны. Тем не менее, мои ощущения были как раз обратными тому, что можно было ожидать. Вместо того, что бы погрузиться в ад отчаяния, я почувствовал побуждение к новым действиям, так как теперь понял, что злые силы были явлением физически реальным, явлением, с которым мужественный человек мог встретиться на равных.
Под воздействием этой мысли я с усилием потянул стягивающие меня узлы и использовал все свое мастерство, накопленное с годами, чтобы освободиться, как я неоднократно проделывал при свете рампы и под аплодисменты зрителей. Знакомые ощущения начали овладевать мной, и теперь, когда исчезла длинная веревка, во мне вновь появилась вера в то, что пережитые ужасы были всего лишь галлюцинацией, что никогда не было этого жуткого бездонного колодца с бесконечной веревкой. В конце концов, действительно ли я находился в храме Хефрена около Сфинкса? Забирались ли сюда эти подлые арабы, чтобы мучить меня, пока я лежал здесь беспомощный? В любом случае я должен освободиться. Надо развязать узлы, вытащить кляп, снять с глаз повязку, чтобы поймать хоть лучик света, просачивающийся из какой-нибудь щели! И тогда я действительно буду счастлив сразиться со злыми, коварными врагами!
Как долго я освобождался от узлов и веревок, я не знаю. Должно быть, все это заняло больше времени, чем во время представления, так как я был ранен, измучен, обессилен испытаниями, через которые прошел. Когда в конце концов это мне удалось, я глубоко вдохнул прохладный, сырой, насыщенный вредными испарениями воздух, еще более ужасный теперь, когда я был без кляпа и повязки на глазах. Я почувствовал такую усталость, что не мог пошевелить пальцем. Так я лежал какое-то время, пытаясь вытянуть свое скрюченное тело и напрягая глаза в попытке хоть мельком увидеть луч света и таким образом определить свое местонахождение.
Постепенно мои силы и подвижность вернулись ко мне, но глаза по-прежнему ничего не видели. Когда я, пошатываясь, поднялся на ноги, то начал оглядываться по сторонам, но повсюду натыкался на такую тьму, хоть выколи глаз, будто я все еще был в повязке Я попытался опереться на ноги, покрытые кровавой коркой под изо дранными в клочья брюками. Оказалось, что я могу ходить. Однако я не мог решить, в каком направлении двигаться. Очевидно, я не должен был идти наугад, чтобы не удалиться от входа, который мне предстояло найти. Поэтому я остановился, чтобы определить направление холодного и зловонного, с запахом окиси натрия, воздушного потока, который постоянно на себе ощущал. Приняв место его источника за возможный вход в пропасть, я приложил все усилия, чтобы держаться этого ориентира и последовательно двигаться в одном направлении.
У меня были с собой спички и даже маленький электрический фонарик, но, конечно, карманы моей изодранной одежды были заранее освобождены от «лишних» предметов. По мере того, как я осторожно продвигался в темноте, сквозняк становился все сильнее к неприятнее, пока, наконец, я не определил, что это было не более, чем ощущение потока зловонных испарений, выходящих наружу из некоего отверстия, будто облако с джином из сосуда рыбака в восточной сказке. Восток… Египет… истинно, это мрачная колыбель цивилизации всегда была источником несказанных ужасов и чудес!
Чем больше я размышлял над природой этого движения воздуха в пещере, тем сильнее становилось мое беспокойство. Несмотря на одуряющий запах, я искал его источник, как, по крайней мере, дополнительный ключ к выходу во внешний мир. Теперь я ясно увидел, что это отвратительное исчадие не могло иметь какой бы то ни было примеси или связи с чистым воздухом Ливийской пустыни. По существу, это было нечто, извергающееся из зловещих пещер, расположенных еще ниже. В таком случае, я шел в неверном направлении!
Поразмыслив немного, я решил не возвращаться. Если бы я пошел в другую сторону, я потерял бы этот ориентир, так как шероховатый каменный пол был лишен каких-либо отличительных конфигураций или отметин. Однако, если бы я пошел навстречу этому потоку воздуха, я бы, без сомнения, пришел к какому-нибудь отверстию, от которого смог бы направиться вдоль стен к противоположной стороне этого гигантского подземелья. Я понимал, что мои ожидания могли не оправдаться. До меня дошло, что помещение, в котором я нахожусь, является частью главного храма Хефрена, неизвестного туристам. У меня мелькнула мысль, что о существовании именно этого места могут не знать даже археологи. Просто на него случайно наткнулись излишне любопытные и зловредные арабы, лишившие меня свободы. Если это действительно так, есть ли отсюда какой-нибудь выход в известные уже части храма или на поверхность?
Было ли у меня вообще какое-либо доказательство того, что я нахожусь в главном храме? На мгновение все самые нелепые предположения обрушились на меня лавиной. Все пережитые недавно яркие впечатления смешались у меня в голове — жуткое падение на веревке, пребывание во взвешенном состоянии, раны, видения, которые и в самом деле были видениями. Неужели наступил конец моей жизни? Может быть, и правда. Но, может, следовало бы благодарить бога, если и это и в самом деле конец? Я не мог ответить ни на один из своих вопросов, а просто продолжал движение, пока Судьба вновь не вернула меня в состояние забытья.
На сей раз ее было никаких видений, так как внезапность случившегося лишила меня возможности мыслить и сознательно и подсознательно. Неожиданно я почувствовал, как ноги у меня стали подкашиваться в том месте, где сквозняк был настолько сильным, что потребовал от меня дополнительных физических усилий. Я рухнул головой вперед, скатившись по громадной каменной лестнице в бездну мерзостных испарений.
То, что я вновь дышу, так это благодаря жизнестойкости моего здорового и крепкого организма. Мысленно я часто возвращаюсь к той ночи. Воспоминания мои о тех возобновляющихся обмороках окрашены налетом юмора. Обморочные состояния, последовательность которых напоминала мне ни о чем другом, как о наивных фильмах-мелодрамах, популярных в то время. Конечно, вполне возможно, что они были мнимыми и что подземные кошмары были только видениями во время длительного пребывания в коматозном состоянии, начавшемся с шока от спуска в ту пропасть и благополучно закончившимся под влиянием целебного бальзама свежего воздуха и восходящего солнца. Я встретил день, распростертый на песке Гизы перед ухмыляющимся, порозовевшим от рассветного солнца Великим Сфинксом.
Я предпочитаю верить в такое объяснение. Следовательно, я был рад, когда в полиции мне сказали, что вход в главный храм Хсфрена был найден открытым и что подходящих размеров щель действительно существует в одном углу все еще скрытой под землей части постройки. Я также был рад, когда доктора объявили, что, по их предположениям, мри раны можно объяснить внезапным нападением и захватом, натягиванием повязки на глаза, резким спуском, попыткой освободиться от пут, падением с высоты, мучительно медленными поисками выхода на волю, другими переживаниями… очень успокаивающий диагноз. Тем не менее, я знаю, что не все так просто, как может показаться. То низвержение в бездну слишком живо в моей памяти, чтобы отрицать его. Странно еще то, что никто не смог найти человека, соответствующего описаниям моего проводника. Абдула Райса эль Дрогмана — проводника с загробным голосом, который так похож на фараона Хефрена.