Весной того же года Паула и он провели месяц в Акапулько, в очаровательном бунгало, стоявшем в прохладной тени гор, с видом на залив. Энди продолжал разговор об их будущем.
— Я знаю, чего хочет от меня партия, — говорил он жене. Но кресло президента пока не для меня, Паула.
В то лето Азиатский союз, приостановив бесконечные разговоры о мире, предпринял атаку на границе с Аляской. Энди был назначен командующим. Его отвага и смелость в этой акции превзошла все ожидания. За решительные действия по возвращению в прежнее владение Шактолика он был удостоен поста в штабе Верховного Главнокомандования Объединенными Вооруженными Силами.
К концу первого года войны он носил уже две серебряные звезды, и ему доверили представлять объединенные силы на переговорах в Фоке Айленде на Алеутских островах. Здесь Энди не выказывал особого дипломатического «аристократизма», тем не менее американские общественные и политические круги высоко оценили эту миссию, что дозволило ему в следующем году занять место в Белом Доме. Это был небывалый триумф в политической истории.
Энди было пятьдесят, когда он покинул Вашингтон, но впереди его ждала более грандиозная победа. Ему было уготована должность первого секретаря Всемирного Совета Мира, где он проявил выдающиеся способности находить компромисс в различных идеологических противоборствах.
В шестьдесят четыре Эндрю Хиллз был избран Президентом своего народа и занимал этот пост до семидесяти пяти лет, когда добровольно ушел в отставку. Всегда активный и целеустремленный, способный мастерски сыграть партию в теннис или создать художественный шедевр, что вызывало восхищение в аристократической среде, он возвратился с Паулой домой в Акапулько.
Ему исполнилось восемьдесят шесть, и жизненные заботы стали для него слишком тяжелой ношей. Эндрю-младший с четырьмя маленькими детьми и Дениза со своими очаровательными близнецами навестили его незадолго до того, как он слег в больницу.
— Но что же совершило лекарство? — спросила Паула. — Он выздоровеет? Я имею право знать!
Доктор Бернстайн нахмурил брови.
— На это трудно ответить сразу. Препарат не обладает выраженным лечебным воздействием. Последнее может сравниться, разве что, с гипнотическим влиянием, но его конечный эффект весьма специфичен. Это лекарство провоцирует мечту.
— Мечту?
— Да. Невероятно продолжительную, во всем ее многообразии мечту, которая полностью соответствует желаниям больного и которую он осуществляет, проживая насыщенную жизнь до глубокой старости. Можно сказать, что это, своего рода, наркотик, но самый гуманный из всех известных.
Паула неотрывно смотрела на старого человека, лежащего в постели. Рука ее мужа делала медленные движения поверх простыни, как бы что-то нашаривая.
— Энди, — выдохнула она. — Энди, дорогой.
Больной, который еще находился под действием лекарства, слабо сжал ее руку.
— Паула, — прошептал он, — попрощайся за меня с детьми.
Перевод с англ. Д. Изуткина
Норман Спинрад
ТРАВА ВРЕМЕНИ
Вот он я, крупинка интеллекта, представляющая мое сознание, существующее где-то вне пространства и времени. Объективное время моего существования — это сто десять лет, хотя с моей точки зрения я бессмертен — сознание моего я никогда не угаснет. Я младенец, ребенок, юноша, наконец старик, умирающий среди белизны чистых простыней. Я — все равно периоды моей жизни, всегда буду этими периодами и всегда был ими в месте, где находится мой интеллект, в вечном мгновении, оторванном от времени.
Век и десять лет — вот моя вечность. Жизнь моя, как биография, описанная в книге: неизменная, невозмутимая, постоянная в своей продолжительности и неограниченная в существовании. Я рождаюсь 3 апреля 2040 года, умираю 2 декабря 2150. Все события, заключенные между этими датами, происходят одновременно, можно сказать, я переживаю их снова и снова до бесконечности. Однако это неправда, потому что я проживаю все мгновения своих ста десяти лет одновременно и раз и навсегда… Как же я могу рассказать свою историю? Как могу сделать ее понятной? Наш общий язык основан на понятии времени, которое различно для нас…
Для меня не существует то время, как его понимаете вы. Я не двигаюсь минута за минуту: как слепец, ощупывающий дорогу по туннелю, я нахожусь одновременно во всех точках этого туннеля, а глаза мои широко открыты. Время для меня то, чем является для вас пространство — среда, в которой я могу двигаться более чем в одном направлении.
Как это объяснить? Как передать, чтобы вы поняли? Все мы — люди, рожденные женщинами, хотя с другой стороны у вас со мной не более общего, чем с обезьяной или амебой. Но должен же я как-то вам это рассказать!
Для меня уже слишком поздно и будет то же; я попал в ловушку этого вечного ада и не смогу из нее вырваться, даже в смерть. Моя жизнь неизменна и невозмутима, поскольку я ел темпо — траву времени. Но вы этого не делайте! Послушайте меня! Поймите! Никогда не ешьте травы времени! Постараюсь вам это как-нибудь по-своему объяснить. Нет смысла начинать сначала, потому что нет ни начала, ни конца, есть только важные точки в пространстве—времени, и я опишу их вам. Может, тогда вы поймете…
8 сентября 2050 года. Мне десять лет. Я сижу в кабинете доктора Фиппса, директора психиатрической клиники, где нахожусь с восьми лет. 12 июля они наконец поняли, что я не сумасшедший. Поняли только это, но и этого достаточно, чтобы меня выпустили. Однако 8 сентября я все еще пациент психиатрической клиники.
8 сентября 2050 года — день возвращения первой экспедиции на Тау Кита. Возвращение транслируется, и потому я сижу перед телевизором в кабинете доктора Фиппса. Именно экспедиция на Тау Кита явилась причиной моего пребывания в клинике. Я болтаю о ней уже десять лет, требуя, чтобы корабль подвергли карантину, чтобы образцы растений, которые он привез, уничтожили, не допуская высадки их в почву Земли. Почти всю мою жизнь это считали признаком шизофрении, поскольку до 12 июля корабль еще не отправился к Тау Кита, а только сегодня должен вернуться.
И вот пришло 8 сентября 2050 года. Пришел день, о котором я говорил, покинув лоно матери. Пришел, и потому я сижу наедине с доктором Фиппсом, пока на экране телевизора появляется изображение корабля, опускающегося на обширную бетонную плиту.
Зная, что это ничего не изменит, я крикнул:
— Объясните им! Остановите! Доктор, остановите их!
Доктор Фиппс смотрит на меня с интересом. Его маленькие голубые глаза выражают одновременно жалость, смущение и страх. Ему хорошо знаком мой случай. На его столе возле переносного телевизора лежит пухлая папка с моей историей болезни, заполненная сотнями отчетов о терапевтических осмотрах. На каждой из этих бумажек упоминается дата 8 сентября 2050 года. Я постоянно повторяю одну и ту же историю. Корабль к Тау Кита стартует 12 июля 2048 года, вернется на Землю 8 сентября 2050 года… Экспедиция обнаружит, что вокруг Тау Кита вращается двенадцать планет, но лишь пятая похожа на Землю и имеет флору и фауну… Экспедиция доставит на Землю образцы растения с широкими зелеными листьями и маленькими пурпурными цветами. Его назовут tempis ceti, однако в основном оно будет известно как темпо… и прежде чем его свойства будут изучены, семена распространятся, будут засеяны по всей Земле и взойдут. Через некоторое время люди начнут есть листья темпо, изменятся и станут говорить о будущем, из-за чего их будут считать безумцами до тех пор, пока не начнут сбываться предсказания. Тогда растение будет сочтено опасным наркотиком, употребление его станет преступлением, но, как обычно с запретным плодом, люди будут продолжать есть его, и в конце концов темпоманы станут самыми важными из преступников Земли. Правительства будут пытаться вырвать из их измученных разумов тайны будущего.